Выбрать главу

— На аппарат я копил деньги, — горячо запротестовал я. — Что же касается каникул, то это первые за пять лет. На них я тоже откладывал.

— Ну конечно, как же иначе, — осклабился комиссар.

Эта ухмылка не на шутку обозлила меня.

— Знаете что, месье, — взорвался я, — с меня довольно. Теперь моя очередь требовать объяснений. Что вам от меня надо? Я готов отвечать на вопросы, касающиеся моего паспорта. Вы вправе задавать их. Но у вас нет права копаться в моих вещах. Точно так же у вас нет права расспрашивать меня о моих личных делах. Что же касается этих негативов, — являющихся, вынужден вновь напомнить, моей личной собственностью, — которые вызывают у вас совершенно непонятный интерес, то, видимо, я просто не знаком с установлениями, запрещающими фотографировать ящериц. А теперь вот что, месье. Никаких преступлений я не совершал, но, знаете ли, проголодался, а в гостинице сейчас как раз обеденное время. Извольте немедленно вернуть мне мой фотоаппарат, мои снимки и мой паспорт. В противном случае я ухожу без них и немедленно обращаюсь к адвокату.

Закончив эту речь, я грохнул кулаком по комиссарскому столу. Ручка скатилась на пол. На мгновение в комнате повисло гробовое молчание. Я перевел взгляд с одного на другого. Никто из них не пошевелился.

— Отлично, — проговорил я наконец и направился к двери.

— Минуту, месье, — окликнул меня толстяк.

Я остановился.

— Не надо зря тратить свое время, да и наше. За дверью стоит агент, он все равно вас не выпустит. Нам надо задать вам еще несколько вопросов.

— Силой меня удержать здесь вы, конечно, можете, — мрачно сказал я, — а вот заставить отвечать на свои вопросы — нет.

— Естественно, — медленно проговорил толстяк, — закон дает вам право молчать. Но мы бы посоветовали этим правом не пользоваться — в ваших собственных интересах.

Я промолчал.

Толстяк взял негативы с комиссарского стола, поднял их на свет, ощупал.

— Больше двадцати фотографий, — заметил он, — и на всех фактически одно и то же. Странно. Вам так не кажется, месье Водоши?

— Ни в коей мере, — бросил я. — Если бы вы хоть чуть-чуть разбирались в фотосъемке или хотя бы были немного понаблюдательнее, то заметили бы, что освещение меняется от кадра к кадру, и тени на каждом расположены по-разному. А тот факт, что в кадр всякий раз попадает ящерица, не имеет никакого значения. Различие заключено в освещении и композиции. Впрочем, даже если бы мне захотелось сделать не двадцать, а сто снимков ящериц, греющихся на солнце, не вижу, каким образом это может касаться вас.

— Весьма толковое объяснение, Водоши. Весьма. А теперь послушайте, что по этому поводу думаю я. Мне кажется, что первые двадцать шесть кадров и то, что на них изображено, вас интересовало менее всего, вы просто щелкали их, чтобы побыстрее закончилась катушка и были проявлены оставшиеся десять.

— Оставшиеся десять? О чем это вы?

— Может, хватит притворяться, Водоши?

— Но я действительно не понимаю, о чем идет речь.

Толстяк с трудом поднялся со стула и подошел ко мне.

— Да ну? Так как насчет этих десяти кадров, Водоши? Не соблаговолите ли объяснить комиссару и мне, зачем вы их сняли? Очень интересно было бы послушать. — Он ткнул мне в грудь пальцем. — Опять скажете, что освещение или то, как падают тени, занимало вас, когда вы снимали новые укрепления по ту сторону Тулонской бухты? — с нажимом спросил он.

— Это что, шутка? — изумленно выдохнул я. — Помимо ящериц, на этой пленке есть только фотографии карнавала в Ницце, которые я сделал за день до отъезда.

— Вы признаете, что эти фотографии сделаны вами? — с нажимом спросил он.

— Я уже ответил на этот вопрос.

— Хорошо. В таком случае взгляните на это.

Я взял проявленную пленку, поднял ее на свет и пропустил через пальцы. Ящерицы, одни только ящерицы. Иные кадры выглядели обещающе. Ящерицы. И снова ящерицы. Вдруг я остановился. А это еще что такое? Я оторвался от пленки и поднял глаза. Оба мужчины сосредоточенно смотрели на меня.

— Только вот этого не надо, Водоши, — насмешливо бросил комиссар, — не притворяйтесь удивленным.

Не веря глазам, я снова посмотрел на пленку. На кадре был изображен отрезок береговой линии, которую загораживало что-то вроде прутика, оказавшегося близко к объективу. На побережье было нечто похожее на короткую серую полоску. На следующем кадре та же полоска была снята под другим углом и с более близкого расстояния. По одну ее сторону располагались некие предметы, напоминающие крышки люков. Следующие два снимка были сделаны под тем же углом, а очередной — сверху и еще ближе. За ними — еще три, там объектив был почти полностью затенен какой-то плотной массой. Края у нее были неровные и отдаленно походили на элемент одежды. На предпоследнем негативе смутно, не в фокусе, и очень близко к объективу проступало нечто похожее на бетонную поверхность. На последнем из-за слишком большой выдержки оказался смазан один угол. Этот снимок был сделан, судя по всему, с края большой бетонной платформы. Виднелись какие-то странные приспособления для подсветки, что поначалу вообще сбило меня с толку. А потом я понял. Передо мной были длинные, со свежей смазкой, стволы осадных орудий.