Я посмотрел ему в глаза:
— Но вас, месье, такое объяснение не удовлетворяет.
— Я этого не говорил.
— Не говорили, но иначе вы вряд ли бы стали со мной разговаривать, да еще в таком тоне.
Он изобразил нечто похожее на ухмылку.
— Вы преувеличиваете собственную значимость. Меня интересуют не шпионы, а их наниматели.
— В таком случае, — огрызнулся я, — вы понапрасну теряете время. Эти десять снимков сделал не я, а единственный мой наниматель — месье Матис, который платит мне за преподавание иностранных языков.
Однако, казалось, он больше не слушал меня. Повисло молчание.
— Мы с комиссаром, — заговорил он наконец, — считаем, что вы либо умный шпион, либо глупый шпион, либо попросту ни в чем не повинный человек. Могу сказать, что комиссар склоняется ко второму предположению. Мне же с самого начала показалось, что вы не виноваты. Уж слишком по-дурацки вы себя вели. Ни один преступник не может быть таким идиотом.
— Спасибо.
— В вашей признательности, Водоши, я нуждаюсь меньше всего. Должен сказать, что собственное заключение мне самому в высшей степени не по душе. Вас арестовал комиссар. Может, вы и впрямь ни в чем не виноваты, но если вы окажетесь в тюрьме, меня лично это ничуть не обеспокоит.
— Не сомневаюсь.
— С другой стороны, — задумчиво продолжал он, — мне чрезвычайно важно знать, кто в действительности сделал эти снимки.
Снова наступило молчание. Я чувствовал, что от меня ждут каких-то слов. А я хотел выслушать его продолжение. И через некоторое время оно воспоследовало.
— Знаете что, Водоши, если нам удастся отыскать настоящего преступника, мы могли бы кое-что для вас сделать.
— Кое-что?
Он громко откашлялся.
— Видите ли, консула, который выступил бы в защиту ваших интересов у вас, понятно, нет. И насколько хорошо будут с вами обращаться, зависит от нас. А это, в свою очередь, связано с вашей готовностью сотрудничать с нами; бояться вам нечего.
Кажется, до меня начали доходить его туманные намеки. Я изо всех сил сжал ладонями колени, чтобы не вцепиться этому типу в горло.
— Я уже сказал вам все, что знаю, месье… — Я запнулся. В горле возник ком, я не мог больше выговорить ни слова. Но толстяк явно решил, что я жду, когда он назовет свое имя.
— Бегин, — сказал он. — Мишель Бегин.
Он замолчал и снова опустил взгляд на живот. В камере было нестерпимо душно, и я заметил, что на груди у него, под полосатой рубашкой, выступает пот.
— Все не все, — сказал он, — а вы в любом случае можете принести нам пользу.
Он поднялся с кровати, пересек камеру и ударил в дверь кулаком. В замке заскрипел ключ, и в проеме мелькнула фигура ажана. Толстяк что-то негромко сказал ему — что именно, я не расслышал, — и дверь снова закрылась. Он остался стоять на месте и закурил очередную сигарету. Минуту спустя дверь открылась, и ажан что-то передал толстяку. Дверь еще раз закрылась, и он повернулся ко мне. В руках у него был фотоаппарат.
— Узнаете?
— Естественно.
— Возьмите и посмотрите как следует. Может, заметите что-нибудь необычное.
Я повиновался. Осмотрел шторку, видоискатель, экспонометр; выдвинул объектив и открыл заднюю стенку; заглянул в каждую щелочку, каждую складку аппарата и лишь после этого положил его назад в футляр.
— Не вижу ничего необычного. Все как всегда.
Он сунул руку в карман, извлек сложенный вдвое листок и протянул его мне.
— Водоши, это мы нашли в вашей записной книжке. Взгляните.
Я взял бумагу и развернул ее. Потом снова перевел взгляд на него.
— Ну и что тут такого? — с недоумением спросил я. — Это всего лишь страховой полис на фотоаппарат. Вы сами указали мне на то, что техника дорогая. Ну я и заплатил несколько лишних франков, чтобы застраховаться на случай потери или, — добавил я многозначительным тоном, — кражи.
Он взял у меня бумагу и терпеливо вздохнул.
— Везет вам, — сказал он, — везет в том смысле, что французское правосудие не только разыскивает преступников, но и присматривает за слабоумными. Этот полис страхует Йожефа Водоши на случай утраты фотоаппарата марки «Цейсс Айкон Контакс», серийный номер F/64523/2. А теперь посмотрите на серийный номер этого аппарата.
Я посмотрел. У меня упало сердце. Серийный номер не совпадал.
— В таком случае, — я так и подпрыгнул на месте, — это не мой аппарат. Только как на пленке оказались мои снимки?
Задним числом я вынужден был признать, что раздражение, которое, судя по выражению лица, испытывал толстяк, было более чем оправдано. Я и впрямь оказался недоумком.