— В моем возрасте я уже знаю, как мне себя вести, — ответила госпожа Дегуи. — А ты давай-ка лучше принимайся сейчас за работу, чтобы по вечерам допоздна не засиживаться.
— А что мне отвечать тете Кристине, когда она весьма странным тоном спрашивает меня: «Как мать? Со здоровьем все нормально?»
Госпожа Дегуи той же испуганной походкой, которой она когда-то семенила впереди мужа, направилась к себе в спальню, но Берта не отставала от нее:
— Я тебя предупреждаю, что больше никогда не пойду к ним обедать…
— Слишком сладко, — с гримасой сказала Берта, пробуя десерт.
Госпожа Дегуи уже закончила ужинать и сидела теперь немного сонная, облокотившись на стол в ожидании звонка консьержки.
— Который сейчас час? — спросила она, поднимая глаза на Ортанс, которая с трудом протиснулась между стулом Берты и огромным буфетом.
— Мне кажется, что сегодня мы получим письмо от Эммы, — сказала Берта.
— Да, вчера от нее письма не было, — сказала госпожа Дегуи, подбирая крошку хлеба рядом со своей тарелкой.
— Эдуар все еще в Рошфоре. Он поехал туда на неделю…
Берта смирилась с такого рода разговорами. А ведь сколько она могла бы порассказать о своем житье-бытье, о своих мыслях, о своих проблемах! «Разве не об этом следует говорить с родителями? — размышляла она. — Неужели им совсем нечего сообщить нам о жизни? Время проходит в пустых нотациях, в поцелуях… И ни одного по-настоящему сердечного слова, ни одной серьезной, значительной мысли. Когда я молчу, мама видит, что я думаю, но никогда не спрашивает меня — о чем. Словно боится моих ответов. Когда я хочу что-нибудь ей сказать, она уходит от разговора…»
Госпожа Дегуи знала за дочерью склонность к резонерству. И инстинктивно, как от бесполезной нервотрепки, уходила от споров, а если ей все-таки приходилось в них участвовать, она почти тут же начинала путаться. Что могла она сказать об этой непонятной и так быстро пролетевшей жизни?
— Ты слишком рано встаешь, — сказала Берта, при виде сонливого состояния матери становившаяся еще нетерпеливее.
— Ты опять собираешься ночью читать? Ложишься постоянно в полночь, а утром тебя не добудишься.
— Зачем так рано вставать, если потом ты засыпаешь еще до ужина? Разве так уж необходимо каждое утро в семь часов ходить в церковь?
Религиозные привычки матери у Берты всегда ассоциировались с угрюмыми пробуждениями на рассвете и вечерами, неизменно проходившими в атмосфере глубокой летаргии. Из-за этого день за днем накапливающегося раздражения ее ум обращался против религии, а верования госпожи Дегуи постоянно подвергались ее нападкам.
— Знаешь, почему ты каждое утро ходишь на мессу? Я тебе сейчас объясню: ты ходишь туда ради собственного удовольствия. Это стало для тебя привычкой, причем привычкой опасной, потому что успокоенный дух погружается в сон, и человек начинает жить только для себя, для удовлетворения собственных желаний, предавая забвению все действительно священные человеческие обязанности…
Госпожа Дегуи чувствовала, что на сознание дочери влияют какие-то непонятные ей силы, и, не отвечая по существу, защищалась от непостижимого для нее внешнего мира посредством нападок на Алису Бонифас.
— Алиса… — произносила она резко и как бы с одышкой в голосе, — как Алиса? По-прежнему такая же своенравная?..
— Речь идет не об Алисе. Просто я размышляю над тем, что люди называют добром…
Когда Маргарита заболела, рядом с Бертой за вторую парту села Соланж Юге.
Берта, которая не успевала записать то, что диктовал учитель, наклонилась к своей новой соседке.
— Я сегодня после занятий дам вам свою тетрадь. Вы мне ее вернете в понедельник, — сказала Соланж; в чуть приподнятых уголках ее глаз притаились смешинки.
Разговорившись, девочки обнаружили, что как-то в один и тот же год провели лето в Медисе.
— Мы жили на большой вилле, которая стоит рядом с пляжем, по соседству с виллой госпожи Брен, — сообщила Соланж. И добавила с благоговением: — Какая она все-таки элегантная женщина!
Соланж, ходившая на занятия одна, провожала Берту до улицы Гренель.
Госпожа Дегуи пообещала дочери, что со следующего месяца, когда Берте исполнится шестнадцать, Ортанс уже не станет сопровождать ее ни на занятия, ни к Алисе.
— Но только я хочу, чтобы ты возвращалась засветло! — сказала госпожа Дегуи.
Иногда, прогуливая свою собачку по кличке Мустик, за Соланж Юге заходил в школу ее брат Робер. Стоило только Соланж завидеть своего любимого пса, как она тут же начинала изъявлять бурную любовь, а собака радостно подпрыгивала в ответ на ласки Соланж.