Берта заметила, что под портретом господина Пакари теперь образовалась пустота, и поставила туда столик с синей вазой. «Пожалуй, этого маловато», — подумала она.
На новом месте мебель как бы обрела большее значение, и Берта увидела, до чего она некрасива. «Еще эта дурацкая огромная дверь! С такой дверью ничего нельзя сделать! До перестановки было лучше», — размышляла она, уходя из оставленной в беспорядке гостиной и направляясь в свою комнату.
Берта открыла шкаф и уронила коробочку со шпильками. Она села на кровать и вытряхнула содержимое коробки на покрывало. Она брала шпильки в руки, одну за другой, и раскладывала их по ячейкам в зависимости от размера, размышляя: «Все-таки мне нужна подруга. Я, конечно, очень люблю Алису, но она не замужем. Она не поймет меня; ей просто было бы интересно послушать. Одетта? Она бы мгновенно обнаружила, причем с радостью, что мое несчастье сродни ее собственному. А с другими женщинами нужно быть осторожной и, самое главное, не выносить сор из избы. Все они с самыми что ни на есть сердечными улыбками следят за тобой, нередко сами того не замечая. Жадно, чуть ли не со злорадством, ловят любое искреннее слово, любой, хоть мало-мальски грустный взгляд, находя в этом признание твоего поражения или даже позора».
Берта села за письменный стол, чтобы записать, каких шпилек ей не хватает. Листая свой блокнот, она обнаружила, что в этот день госпожа Руанар принимает гостей. Она выдвинула ящик до конца и стала собирать разбросанные марки.
Ей казалось, что она могла бы по-настоящему отдохнуть, лишь наводя весь день порядок в своей комнате, но нужно было нанести визит госпоже Руанар. Она встала, чтобы позвать Элизабет. Однако, немного постояв, почувствовала усталость и решила остаться дома. Она сняла платье и набросила на плечи кружевную накидку; потом открыла зеркальный шкаф, взяла из него шкатулку, вынула из нее все свои перчатки и рассортировала их, отобрав лучшие пары.
На столе оставалась одна чашка. Она машинально взяла и отнесла поднос в кухню, как это делала госпожа Дегуи, обычно расставлявшая все вещи по своим местам. Берта узнала эту бессознательно усвоенную ею материнскую привычку и подумала: «Бедная мама! Я часто мучила ее, а вот теперь сама становлюсь похожей на нее».
Берта не виделась с матерью уже несколько дней. «Вот возьму и схожу сегодня к ней», — подумала она, обещая себе, что пробудет у нее долго и будет с ней доброй, чтобы искупить свою прежнюю детскую черствость.
Она решила, что сначала пойдет к госпоже Руанар, а затем к Прому. «И еще я зайду к Вьелю за духами», — подумала она, просматривая свою записную книжку.
Встав перед зеркалом, она удивилась своей бледности. «Не изменилась ли я, не подурнела ли?» — сказала она себе, приближая лицо к зеркалу. Берта постаралась избавиться от привычного впечатления, попытавшись посмотреть на себя со стороны, как на случайно увиденную женщину. Одной рукой она опустила волосы на лоб, имитируя прическу, которая была у нее в прошлом году, и, слегка прикрыв веки, отступила назад, словно хотела вернуться в прошлое; она старалась поймать тот образ и то выражение, которые когда-то видела в этом зеркале.
Потом, уже сидя с серьезным лицом за туалетным столиком, провела по лицу кусочком влажной ваты.
— Принесите мне бежевые ботинки, — сказала она Элизабет, не оборачиваясь и продолжая стирать пудру со щек.
По-прежнему не сводя глаз с зеркала, обнаженными руками надела шляпу, поправила прядь волос, и так постепенно надевая на себя одну за другой детали своего туалета, вновь обретала уверенность в собственной красоте.
«Как же это так возможно, чтобы у госпожи Руанар был любовник? — думала она. — И муж при этом ничего не знал… Такая почтенная пожилая дама, такая гостиная у нее красивая!» Она вспоминала, с каким уважением у Катрфажей произносили: «Госпожа Руанар».
— Я вижу, ты думаешь совсем не о том, что сейчас читаешь, — сказала Берта.
— Действительно, я думаю о смерти этого бедного Савио.
— Ты его знал раньше?
— Я познакомился с ним еще в лицее. Ты видела его у Бланшменов. В тот день я еще сказал ему: «Будьте осторожны, эти машины очень опасны». Он считал себя осторожным человеком… Все дело в том, что он не думал о смерти.
Альбер встал и подошел к книжному шкафу.
— Я хотел бы найти одну фразу у Шопенгауэра… Она мне очень нравится… А, вот она, — сказал он, усаживаясь в кресло, и, раскрыв книгу на нужной странице, прочел: «Посмотрите на свою собаку, когда она сидит перед вами, спокойная и веселая! Тысячи собак должны были умереть, чтобы эта могла жить. Но смерть этих тысяч никак не повредила идее самого вида. Вот почему в этой собаке столько жизни, столько силы, что кажется, будто она живет на свете свой первый день и что ее последний день никогда не наступит, и кажется, что в ее глазах блестит то вечное начало, которое заключено в ней самой. То, что умерло, не является собакой; это ее тень, ее образ, такой, каким постигает его наш подвластный условиям времени способ познания».