— Ничего особенного. Немного увеличена печень. Немного низко расположен желудок… Ну, так ведь сейчас у всех желудок опущен. У нее легкая анемия.
— Да, — поспешно сказал Альбер, — она переутомилась. Мне она кажется впечатлительной, нервной. Думаю, ей было бы полезно пожить в сельской местности. Я собирался отправить ее на лето и осень к ее сестре в Сентонж. Там в двух лье от моря она провела свое детство. Воздух там здоровый, благотворно влияющий на нервную систему. Мягкий морской воздух. Вы бывали в Сентонже? Или, точнее, в Онисе, в окрестностях Маренна?
— Да, — ответил Натт, посмотрев на часы. — Но только не нужно, чтобы она скучала в деревне.
— Париж — это сущая отрава для молодой женщины.
— Ах! Я-то знаю деревню! Целых десять лет я разъезжал по дорогам Шера… Едешь час, другой и потом видишь одиноко стоящую ферму…
Он сел, подобрав ноги под своей маленькой фигуркой, и продолжал скороговоркой:
— Вот в таких-то затерянных уголках, где одиночество и скука изводят женщин, как раз и встречаются тяжелые случаи женских неврозов… Я знал одну пожилую даму, которая бросилась в колодец своего соседа просто для того, чтобы сыграть с ним дурную шутку. Она решила: «Вот, будет знать!»
— Вы ведь уже десять лет живете в Суэне?
— Да… десять лет. Я переехал туда, чтобы дети могли учиться. Они ездят на лекции в Париж, а вечером возвращаются.
— Я был один раз в Суэне. Красивое место. Там можно снять виллу?
— Можно, конечно, и вполне приличную. Суэн выстроили за несколько лет. Множество одинаковых маленьких домов, словно грибы после дождя, появились одновременно. Там со своими семьями живут служащие. Утром они едут в Париж, а вечером возвращаются обратно.
— Так что же вы посоветуете моей жене?
— Сменить обстановку, немного отдохнуть, — ответил Натт и вдруг резко встал, вспомнив о расписании поездов. — Да, начинается время отпусков…
Альбер вернулся в комнату Берты.
— Он считает, что, в общем, со здоровьем у тебя все в порядке. И выглядишь ты сегодня просто великолепно. Вставай, поужинаем.
— Да, — проговорила Берта с улыбкой, — я чувствую себя хорошо.
— Пока я слушал этого славного Натта, мне пришла в голову одна идея. Мы могли бы провести лето в Суэне.
— В Суэне?
— Утром я буду уезжать в Париж, а вечером возвращаться поездом, на котором обычно ездит Натт. Иногда я буду оставаться там до обеда. В другие же дни мы будем вместе завтракать здесь. Элизабет останется в Париже: она ведь когда-то занималась стряпней.
— Идея неплохая.
Альбер сел на кровать и, взяв руку Берты, стал поглаживать ее. Он был доволен своим проектом.
— Я сегодня видел Реймона. Он пополнел. Мы с ним говорили о любви. Или, вернее, я говорил о любви…
— Ты можешь о ней говорить? — спросила тихо Берта, убирая руку.
— Да… конечно… И, подумав о нас с тобой, я почувствовал, как сильно тебя люблю. Я говорю не о той любви, которая только кажется глубокой до того, как по-настоящему узнаешь друг друга… У тебя испуганный вид… Я люблю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить.
Альбер смотрел на нее и от вида этой женщины, уже настолько знакомой ему, вдруг почувствовал волнение, которое его поразило: от прилива нежности у него на глазах навернулись слезы. Ему захотелось выразить нахлынувшее на него чувство словами самоотречения и искренности.
— Да, — сказал он, лаская руку Берты и ощущая пальцами ее боязливое подрагивание. — Я хочу, чтобы ты знала… я испытываю к тебе абсолютно чистую любовь, без малейшего оттенка лжи. Я хочу очистить мою любовь даже от всех прежних чувств к тебе, которые лишь слабо напоминали ее. Не признак ли это глубокой привязанности, то, что теперь я могу сознаться… что я испытываю потребность признаться тебе: «Прежде я не любил тебя!»?
Берта с ужасом отдернула руку. Она отодвинулась на середину постели и смолкла, пораженная горем. Потом вдруг закричала, закрыв лицо обнаженными руками:
— Ты не можешь отнять ее у меня! Твоя прежняя любовь принадлежит мне!
— Ты меня не поняла, — сказал Альбер, путаными, нежными словами пытаясь утешить ее.
— Господи! — обрела наконец дар речи Берта. — Человек, тот человек, которого я когда-то знала! Твои письма! Твой взгляд, когда я приходила и когда уходила! Любовь, такая жгучая, что иногда я просто пугалась!
Она выпрямилась на постели и выдохнула с вызовом и скорбью в голосе:
— Неужели все это было неправдой?
— Ты не поняла меня, — сказал Альбер вполголоса.
Он стоял возле кровати, опустив голову, и ждал, когда она успокоится, а потом долго объяснял ей, что всего лишь одно неточное слово исказило его мысль.