Затем, немного поколебавшись, она спросила:
— Ты не собираешься брать в ближайшее время отпуск? Тебе обязательно ездить каждый день в Париж?
— Я езжу туда не ради удовольствия.
Он сделал несколько шагов к дому, потом прошел перед Бертой и заметил, что на лице ее еще сохранилось выражение отрешенности и враждебности. Он сел, и только легкое нервное движение обнаружило его раздражение, хотя голос оставался очень спокойным.
— Я встретил ту бедную женщину, что живет на вилле «Славки», — сказал он. — Она везла в Париж свою работу — за какую же мизерную плату она ее делает!
Поднимаясь с кресла, он добавил:
— А рядом с этими несчастными живут дамы, у которых есть буквально все и которые еще сетуют на судьбу!
— Этих несчастных действительно жалко. Но разве им не хватает только денег? — возразила Берта, вспомнив фотографию итальянца, приколотую к стене над веточкой букса.
Альбер прошел перед Бертой и бросил на нее мимолетный пристальный взгляд.
— Тебе не холодно?
Он направился к воротам, повернул ключ в замке и вернулся обратно.
— Что-то собака уже давно не лает.
Он поглядел на Берту; ее сосредоточенность была заметна, несмотря на сумерки.
— Тебе бы лучше подняться в комнату. Натт говорит, что тебе следует ложиться пораньше.
— Да, — ответила Берта, и в ее голосе чуть слышно прозвучали нотки отчаяния. — Мне лучше подняться в комнату.
Она поднялась по лестнице, еще различимой в слабом свете, проникавшем сквозь большие окна, и зажгла в своей комнате лампу.
На стуле она заметила одежду Альбера и, приблизившись к зеркальному шкафу, чтобы распустить волосы, была поражена выражением ненависти, появившимся у нее во взгляде. Чтобы не налетели комары, она погасила лампу, переоделась в белый пеньюар и села перед открытым окном.
Над черными деревьями в маленьком квадрате желтого света, далеком и четко очерченном, видны были сидящие за вечерней трапезой люди. Откуда-то доносился дрожащий голос флейты, потом послышался какой-то крик — обычные неясные отклики теплых ночей в предместьях.
Внезапно в саду блеснул маленький огонек и осветил лицо Альбера, который раскуривал потухшую сигару.
Берте вспомнилась та летняя ночь в Нуазике, когда она, молодая девушка, охваченная любовной страстью, сидела вот так же у окна, созерцая темный сад. В саду не было того, кого она тогда так ждала, и все же он был повсюду в той опьяняющей ночи. А теперь он здесь, рядом с ней. Но это уже совсем другой человек. Неужели любовь всегда кончается таким вот холодом в сердце?
— Это ты, Берта? — спросил Альбер, подняв голову к дому. — А то я подумал, что это такое виднеется в окне?
«Что он делает в Париже?» — подумалось ей вдруг. Она представила себе, как сядет в двухчасовой поезд. Потом неожиданно войдет к ним в дом. И увидит Альбера, Одетту…
«Нет, — подумала она, прогоняя это видение, — я вовсе не боюсь, что он любит другую женщину. Он просто не любит больше меня, вот и все».
Вопреки ее воле, в памяти у нее постоянно всплывали слова Альбера: «Прежде я не любил тебя». Неужели он верит, что любит ее сейчас! Ведь он даже не может побыть с ней, все время убегает куда-нибудь по делам или погружается в молчание, а когда оказывается рядом, то становится еще более далеким.
«Вот что он сделал с тем, что я принесла ему в дар! — мысленно говорила себе Берта с отчаянием и обидой. — И я не имею права даже жаловаться! Мне бы ответили: „Ты же сама выбрала его“. Развестись я не могу: нужны основания другого рода. Со стороны я кажусь счастливой женщиной. Как мне объяснить, что когда исчезает любовь, то все вокруг, вроде бы оставшееся прежним, сразу тускнеет и теряет всякий смысл! Я терплю лишения из-за мужчины, обольстившего меня своими лживыми глазами. И теперь мне нужно как неотъемлемую часть моей жизни, как благородный долг полюбить эту клетку, в которой я не могу больше находиться».
Она часто думала об Анне Карениной, муки которой были ей так понятны. Сцена в эпилоге романа преследовала ее особенно неотступно: она представляла себе Анну, как та стоит и зачарованно глядит на поезд, как, втянув голову в плечи, она падает меж колес на колени, руками вперед, а Вронский в широкополой шляпе нервной походкой шагает по перрону, охваченный горем и угрызениями совести.
В тот день, посмотрев из окна на облачное небо, Берта решила остаться дома. Ей подумалось: «Так странно. У меня даже нет желания его видеть. Если бы я перестала любить его! Насколько все стало бы проще!»