Он был убежден, что недомогание Берты мгновенно пройдет, как только она приблизится к озеру, и, поджидая ее, он нетерпеливо вышагивал перед гостиницей.
— Правда же? Уже проходит? — спросил он Берту, едва фуникулер начал спускать их в долину.
— Возможно… немного…
— Посмотри… Какой красивый вид с этой стороны… Сейчас в Веве мы пойдем пить чай.
— Ну, теперь ты себя хорошо чувствуешь? — бодро справился Альбер, когда они направились в сторону озера. — Я был прав, это типичное горное недомогание.
Берта остановилась перед витриной булочной.
— Я хочу есть.
— Подожди, сначала сходим к озеру. И сразу после этого попьем чаю.
— Этот хлебец очень аппетитный!
— Погоди немного.
— Ну, прошу тебя! Дай мне попробовать этого хлеба.
Она вошла в булочную.
— Ты напрасно так часто ешь. К тому же ты делаешь это слишком быстро. Я не удивлюсь, если окажется, что твои недомогания связаны с желудком.
Каждый раз, когда Берта подносила ко рту очередной кусочек хлеба, он хмурил брови, недовольный ее упрямством, как будто хлеб и был очевидной первопричиной всех ее недомоганий.
Возвратившись в гостиницу, Берта тут же легла в постель.
— На всякий случай я приглашу врача, — сказал Альбер.
Доктор оказался крепким мужчиной, чуть ли не страдающим от избытка здоровья. Прежде чем начать говорить, он, казалось, выжидал, чтобы ему сообщили, на каком языке изъясняться.
— По приезде сюда моя жена заболела горной болезнью. У нее появилось головокружение, шум в ушах. Я не знаю, стоит ли нам здесь оставаться — мы могли бы спуститься в Веве.
Врач сел возле постели Берты и тихим голосом стал расспрашивать ее, а Альбер отошел к окну.
— У вас не было ребенка? — спросил он громким голосом, поворачиваясь к Альберу.
— Нет.
Удивленный этим вопросом, он в свою очередь спросил:
— Как? Вы полагаете…
— Это вполне вероятно.
— Что он хочет сказать? — спросила Берта, садясь в постели, когда врач ушел. — Что я беременна?
— Он сказал, что это вполне вероятно.
Берта, как могла, отгоняла от себя эту мысль о беременности, она привыкла считать ее невозможной, и теперь беременность вдруг показалась ей какой-то несправедливостью, невыносимой помехой, которая привязывала ее к мужчине слишком крепкими узами.
Альбер, потирая руки, с озабоченным видом быстро ходил по комнате.
Берта стремительно закрыла дверь.
— Снимите с нее маску! — крикнула она.
— Мадам ошибается, — сказал Юго, открывая дверь. — У малышки нет маски. Я убрал ее в ящик с игрушками.
— Я же видела ее у нее в руках, — проговорила Берта, не решаясь выйти из столовой.
— Мадам ошибается. Малышка сейчас со мной в кладовой.
Берта, опустив глаза, быстро прошла по коридору на кухню.
— Луиза, манную крупу принесли?
— Да, мадам, — ответила кухарка. — Сварить ее к трем часам?
— Я лучше поем сейчас, сварите мне кашу на маленьком огне. Только проследите, чтобы она не получилась слишком густой.
Берта вышла из кухни, не переставая думать о каше, которой ей не терпелось отведать, но потом вернулась туда опять. Она уменьшила пламя на плите, взяла ложку и стала помешивать ею в кастрюле, добавляя в нее молока. Затем она положила дымящуюся кашу в тарелку, села тут же на табуретку и принялась по-детски жадно есть.
Она вернулась в гостиную с намерением написать письмо Эмме, но прилегла на диван и тотчас забылась тяжелым сном.
Берта открыла глаза. Все еще пребывая где-то в давно прошедшем времени, чувствуя себя маленькой и ощущая на щеках свои детские локоны, она поднесла руку к голове, к тому месту, где во время сна ей в кожу вдавились черепаховые шпильки. «Я буду матерью, — подумала она, — я, которая была такой маленькой только сейчас во сне. А мои дети и не поверят даже, что я когда-то была ребенком!»
Она сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха, и почувствовала отвратительный запах старого гобелена. Преодолевая усталость, она встала, открыла окно и провела пальцами по виску, которым она ощутила холод.
Принесли полдник. Когда Берта поела, неприятное чувство исчезло, и она села в кресло; теперь она проводила в этом кресле целые дни, спокойная, почти неподвижная, занятая лишь одними простыми мыслями, которые никак не беспокоили ее.
«А вот и мама пришла!» — подумала Берта, услышав шум в прихожей, и взглянула в зеркало, отразившее ее порозовевшее и безмятежное лицо.