Она отмахнулась рукой от зависшего в воздухе, похожего на столб дыма, мельтешащего роя мошкары и спросила:
— Ты часто видела его прежде?
Ей хотелось, чтобы Эмма рассказала ей о Мари Брен, к тому же она внушила себе, что нужно вопросами отвлекать сестру от ее мыслей. Но Эмма оставалась безмолвной. Любое новое лицо, малейший контакт с внешним миром, нарушая ее привычки, усугубляли страдание.
Она вошла в дом. Берта осталась в саду и села на скамейку. В сумерках стаи птиц слетелись на большой вяз и устроили там невообразимый концерт.
«Он производит хорошее впечатление, — подумала Берта. — Только мне не нравится его улыбка. И какие у него маленькие глаза!»
Она вновь увидела его задержавшийся на ней взгляд, слегка смущенное и ласкающее выражение, за которым она сразу инстинктивно разглядела слабость мужчины, порабощаемого женщинами; потом ей вспомнился образ внушающего робость человека, каковым она представляла его еще совсем недавно.
После ужина Берта вышла в сад и опять вернулась на ту же скамейку. Через окно темной гостиной видна была голова госпожи Дегуи, сидящей в столовой под самой лампой.
Внезапно, откуда ни возьмись, из ночной тьмы перед Бертой появился мужчина.
— Вы! — воскликнула Берта, узнав Андре.
— Вы меня еще не ждали, — ответил он. — Да! А я вот взял и приехал! Иду сегодня утром мимо вокзала Монпарнас. Уже сильно припекало. Знаете, какая мглистая жара на серых улицах? И мне подумалось: «В Нуазике сейчас солнце приятное, деревья зеленые. Берта сидит в своем саду». Вот я и говорю себе: «Если я сяду в поезд, который отправляется в десять двадцать, то сегодня же увижу ее».
— Но ваш экзамен! Что скажут ваши родители!
— Посмотрим. Я сейчас прямо с вокзала.
— Какой же вы все-таки проказник!
— Хорошая это штука, железная дорога. Сегодня утром я был в Париже, а теперь вижу вас. Еще недавно я полагал, что прогресс науки быстро истощит наш мир, но сейчас вынужден признать, что он преподносит нам все новые и новые сюрпризы, порою даже весьма приятные. Париж отсюда мне кажется невероятно далеким. Более далеким, чем если бы я приехал в дилижансе.
— А как же ваш экзамен?
— Я должен был сдать его, я подготовился. Но подвела трусость. Я и раньше часто так отступал, в тот самый момент, когда успех был уже обеспечен. Ну да ладно! Я сыт по горло Парижем.
— Надеюсь, завтра утром вы сядете в поезд и возвратитесь в город.
— Нет, я хочу присмотреть за вами. Мать написала мне, что сюда приехал Эснер. Это опасный человек. А вы тут одна.
— Вы считаете, что я в опасности? — спросила она, смеясь.
Она выпрямилась на скамье и бросила взгляд на Андре, чье лицо в темноте с трудом различала.
— Вы же знаете, что я женщина благоразумная.
— Это вы полагаете, что вы благоразумны, но полной уверенности у меня нет.
— Какой вы смешной! А кстати, вы часто слышали про него: скажите мне, что он за человек, этот Эснер?
— Человек, который любит женщин.
— А Мари Брен?
— Она долгое время была его любовницей. Он любил ее по-своему, заставляя страдать, и одновременно любил всех попадавшихся ему на пути женщин. Вы знаете, она покончила с собой. Этот удар сильно подействовал на него. Он покинул свет из отвращения к себе и сейчас сохраняет строжайшую верность этой бедной женщине. Можно, конечно, сдерживать себя какое-то время, только я сомневаюсь, что человек может измениться; суть все равно остается прежней.
— Будьте спокойны, я не собираюсь будить его чувства. Вы не хотите повидаться с Эммой? — спросила Берта, коснувшись руки Андре.
— Нет, я пойду ужинать. Завтра я вернусь. Не говорите, что вы меня видели. До свидания, очаровательная сударыня! — произнес он, бесшумно ступая по лужайке.
Госпожа Дюкроке пригласила на сентябрь Грансеней; она ожидала своих двух зятьев, а Эснер уезжать, похоже, не собирался. Комнаты на втором этаже были заняты; так что нужно было попросить Лоранов уступить госпоже де Грансень комнату в пристройке.
Вставая всегда очень рано после бессонной ночи, госпожа Дюкроке размышляла о домашних хлопотах, хотя и обременительных, но необходимых для ее активной, стремящейся все организовать натуры. Более беспокойная и педантичная, чем в прежние времена, но по-молодому стройная и веселая, она поднималась и спускалась по лестнице, расхаживала в своей короткой юбке по саду, сунув секатор в карман миниатюрного черного передника из шелка, подзывала садовника, собирала цветы, размышляла по поводу какого-нибудь очередного счета, затем проверяла вазы в гостиной, меняла совсем еще свежие букеты, — и все исключительно для того, чтобы не сидеть сложа руки.