— Наденьте ей передник с кружевами, — сказала Берта, чтобы отделаться от бонны.
Через приоткрытую дверь в комнату маленькими, семенящими шажками вошла дочка.
— А вот и мы пришли!.. Ну, не стой здесь, — сказала Берта, мягко, кончиками пальцев, дотрагиваясь до детской головки и подталкивая дочь к выходу. — Иди, поиграй с Селиной.
Выходя из дома, Берта почему-то подумала, что сегодня Андре придет в одиннадцать часов. Она пересекла террасу и подошла к Эмме. Детская ватага кричала, что есть мочи: «Белая кошка! Белая кошка!»; маленькая Мари кинулась сначала в юбки Берты, потом покружилась вокруг своей тетки, а затем побежала в дом, преследуемая Рене.
— Я разрешила им поиграть утром, — сказала Эмма, когда Берта усаживалась возле нее на скамейку. — Такая хорошая погода. Позанимаются после обеда. А вот и Андре.
— С самой дороги слышно, как кричат ваши дети… Я проходил мимо и решил заглянуть к вам на минуту, пожелать вам доброго утра… Я не задержусь, — сказал Андре.
Он сел возле Эммы, словно боялся глядеть на Берту.
Маленький Жан принес ему свою тряпичную утку; Андре смущенно держал в руках игрушку и улыбался ребенку.
— Ты уже не играешь со своим поездом?
Лицо Андре было видно Берте, только когда он наклонялся к ребенку. Его замедленные жесты, его немного приглушенный голос, паузы, его мечтательный, какой-то даже зачарованный вид могли вполне свидетельствовать о том, что мысли его сейчас всецело сосредоточены на ней.
— Вы не поедете на этой неделе в Фондбо? — спросил он, впервые взглянув на Берту.
— Я виновата перед ними; скорее всего, я навещу их завтра.
— Хотите, я подвезу вас в своей коляске?
— Спасибо, нет. Я отправлюсь туда, только если будет хорошая погода, и хочу пройтись пешком.
С дерева с шумом, точно брошенный кем-то камень, слетел, пронесся сквозь ветви и разбился о землю плод конского каштана.
— Тут у вас, я смотрю, небезопасно, — заметил Андре.
Видя, что Эмма вроде бы не расположена оставлять их одних, он встал.
— Вы скоро собираетесь возвращаться в Париж? — спросил он.
— Где-то в середине октября, — ответила Берта.
Когда Андре уже отошел на несколько шагов, Берта окликнула его и подошла. Она проводила его до калитки и там вполголоса сказала ему:
— Не приходите больше сюда. Это опасно. Я увижу вас в Фондбо.
— В Фондбо слишком много народу. Я хочу поговорить с вами, — произнес он глухим, прерывающимся голосом.
— Послезавтра, — сказала она с улыбкой.
— Берта! — промолвил он тихо, обнимая ее взглядом.
В этот момент Эмма встала со скамьи, и Андре открыл калитку, быстро пожав руку Берты.
«Бедный Андре! Я попытаюсь его вылечить…», — подумала Берта, вспоминая это прощание с сочувствием и нежностью.
Она вспомнила, как Андре сказал ей: «Я уже давно знаю о вашей печали».
«Сколько доброты и деликатности в его голосе! — подумалось ей. — Благодаря своей чудесной интуиции, которую дают ему молодость и любовь, он разгадал меня лучше, чем тот, кто постоянно жил рядом со мной. Как он мог бы меня понимать! Ему, конечно, не пришло бы в голову укрощать мое неспокойное сердце, мою слишком требовательную молодость! Я щедро одарила бы его всем тем, что отдавала куда-то в пустоту. Я вольна принять его нежную привязанность… Я вольна в своих действиях и в своих чувствах. Человек, которому я отдала свою любовь, отказывается от нее: у него нет нужды в ней. Он взял меня в жены, чтобы изводить меня. Он сломал меня и унизил. Он даже уже не замечает меня. Разве я ему принадлежу? Он может предъявлять требование к своей жене, к бедному страдающему существу. Но я теперь уже не та прежняя жена! Мое сердце независимо, как в первый день, когда я, поверив в любовь, отдала ему себя».
Она вспомнила о полных очарования часах, которые они провели с Андре в Париже. Чтобы поддразнить его, она спорила с ним, но на самом деле они обо всем думали одинаково, потому что оба были молоды. Он слушал ее со слегка удивленным, задумчивым видом, очарованный, готовый внимать ей без конца. Он восхищался ею, подчиняясь голосу любви. Как она была словоохотлива и весела! В такие моменты Альбер переставал узнавать ее, но это и была ее истинная натура, которую она вновь обрела, это и были присущие ей жизнерадостность, обаяние, остроумие — все то, что, как она считала, уже покинуло ее: когда мужчина глядит на тебя с безразличием, то чувствуешь одни только свои недостатки, и кажется, что у тебя отняли все.