Ей вспомнились взгляды Андре, когда-то произнесенные им слова, глубинный смысл которых она начинала понимать только теперь, и его сдержанная любовь, скрывавшаяся под маской дружеской симпатии, стучалась в ее сердце.
«Смогла бы я полюбить его?» — вдруг мысленно спросила она себя. Нет. Любовь дает о себе знать совсем иначе; она переворачивает жизнь; в ней не сомневаешься. Берта продолжала, как и прежде, выходить из дома в сад, приглядывать за дочерью, разговаривать с Эммой. Однако во всем, что она делала, уже не было привкуса тоскливой необходимости. Все казалось более веселым, более простым; она чувствовала себя счастливой, как когда-то давно, когда глядела на все окружающее восторженными глазами первой любви.
«Смогла бы я его полюбить?» — неотвязно крутилось у нее в голове. Как бы желая убедить себя, что это невозможно, она представила красные щеки Андре, его слишком короткий нос и сказала себе: «Я абсолютно уверена, что он мне не нравится». Однако тут же она вспомнила другое лицо Андре: страстное, с пристальным и нежным взглядом.
На вершине косогора, там, где начинаются виноградники Фондбо, Андре остановился и положил велосипед на груду булыжника. Он вытер о траву запылившиеся башмаки, снял пиджак и подставил грудь дыханию легкого ветерка.
Он пролежал в постели до самого обеда, чтобы в дремоте время бежало быстрее. Наступал момент, которого он ждал уже целых два дня. Вот-вот он должен был вновь увидеть Берту. Ему было хорошо знакомо нетерпение желания, но сегодня он ощущал не это чувственное и как бы не зависящее от личности влечение, которое часто испытывал к самым различным женщинам. Тут слились воедино охватившие всю его душу эмоции, восхищение, чистая и вполне конкретная симпатия к одной-единственной женщине; и мысль о том, что эта женщина — Берта, замужняя и такая серьезная, добавляла таинственности событию, которое преображало его жизнь.
Вынимая из кармана зеркальце, он обернулся и заметил вдали зонтик Берты. Словно испугавшись вдруг, смутившись и оробев при мысли о встрече наедине, он поднял велосипед и вошел с ним в парк Фондбо.
Мужчины играли в теннис. Дети бегали по лужайке, поднося играющим мячи.
Андре заметил зонтик Берты сквозь листву дубов; он замедлил шаг и направился к детям Мортюре.
— Куда путь держите? — спросил он у них.
— Мы идем смотреть повозку с виноградом, которая проезжает по дороге.
— А!.. Так сегодня, значит, собирают виноград? — заинтересованно сказал он, следуя за маленьким Марком и поглядывая в сторону аллеи, к которой медленно приближалась Берта, такая простая и светлая в своем платье из белой шерсти.
Берту мигом окружили дети.
— Здравствуйте, Андре, — сказала она, высвобождая руку, которую покрывала поцелуями маленькая Анни.
По первым словам Андре, по его взгляду она почувствовала, что между ними установилось согласие — серьезное и явное.
Он пробормотал:
— Я ожидаю вас, как несчастнейший из несчастных!.. Я просто задыхаюсь. Я ведь никогда не смогу говорить с вами здесь.
К Берте подошли Мари-Луиза и Элен, и Андре, направившись к играющим в теннис, прокричал:
— О! Играют мужчины! Это уже серьезно!
Он опять вернулся к Берте. Подойдя совсем близко к ней, он пробормотал что-то недовольное по поводу соседей, с решительным видом прошел дальше, но тотчас вернулся, словно притянутый к ней невидимой нитью, которая, стоило ему удалиться, тут же возвращала его обратно. Не разговаривая с ним, казалось, даже не слушая его, Берта отвечала ему обращенной ко всем улыбкой; взгляд ее сиял, и вся она, казалось, излучала молодость, радость и вновь обретенную легкость.
— Тебе в этой очаровательной шляпе можно дать не больше пятнадцати лет, — сказала ей госпожа Дюкроке, когда слуга принес чай, который решили пить в саду. — Ты пришла пешком! Тебе не жарко было?.. Ох уж эти мужчины! Прямо не оторвешь их от тенниса! Все сюда!.. К столу!.. — прокричала она резким певучим голосом.
Берта заметила рассеянный жест Андре, взявшего пирожное с тарелки, словно он был один; она заметила его задумчивый вид, его молчание, причина которого ей была известна.
— У тебя очень хорошая учительница, — произнесла вдруг Берта, повернувшись к Мари-Луизе с зачарованным выражением на лице.
Она хотела сказать: «Вы не понимаете. И не смогли бы понять. Вы были бы шокированы. Это мое дело. И мне здесь все ясно».
Подошел Рауль в накинутом на плечи пиджаке, вытирая платком вспотевшую голову и лицо.
Он прикурил сигарету и протянул горящую спичку маленькой Бланш, а та попыталась задуть ее.