В библиотеке Альбер посмотрел на стены, снизу доверху уставленные книжными полками: он собирался изучать историю Наполеона. «Слишком поздно, — говорил он себе, пробегая взглядом по рядам томов. — Я уже никогда не стану ученым. Да и что может сделать книга, если у тебя плохая память!»
Он заметил, что на одной деревянной рейке не хватает гвоздя. Однажды в детстве он дотянул сюда телефонный провод. Отец застал его в тот момент, когда он ковырял дырки в стенной обшивке. «В тот момент, — вспоминал Альбер, — я не сообразил, почему он сердится, а он не знал, что я невиновен. Он был не в состоянии понять, какое значение имел для меня тот телефон. Мы принадлежали к разным мирам».
Альбер вспомнил, каким он был в детстве непоседой. А потом пришла юность, пришла, как болезнь, и наполнила его отрешенностью и тоской. Ансена́, самый дорогой его друг, сказал ему однажды: «Тот страстный и изобретательный мальчишка, о котором ты тоскуешь, возродится во взрослом мужчине. Молодой человек, в которого ты превратился на несколько лет, — это всего лишь чужак, без особого удовольствия проживающий в твоем доме». Вспоминая эту фразу, Альбер словно почувствовал на себе взгляд друга.
— Ага! Я ждал вас! — воскликнул Ваньез, когда Альбер вошел в контору. — Отец хочет, чтобы вы сходили к Понсену. У меня не было времени заглянуть к нему… Его назначили ликвидатором банка Шардона. Скажите ему, что у Фрапена переводные векселя сданы на хранение. Все, что вам нужно сделать, я записал на бумажке.
— Хорошо. Время у нас еще есть, — сказал Альбер, садясь на стул. — Вы уже знаете, что Леон назначен государственным советником.
К глупости Ваньеза Альбер относился без раздражения, потому что благодаря ей тот был весь как на ладони. Глупость Ваньеза была чем-то вроде наивной искренности бесхитростной души. Она ощущалась буквально во всем — в его блестящих глазах, в коротеньких пальцах, в льстивом рвении и тщеславии. Обладая здравым смыслом в вопросах юриспруденции, во все остальное он привносил некий дух мелочности и упрямства, который во время их споров выводил Альбера из себя. Иногда Альбер дискутировал с ним на протяжении целого дня, как будто сознательно обрекая себя на долгие и утомительные пререкания. Как бы Альбер ни презирал своего оппонента, он все же стремился его переубедить и нередко выходил победителем в этих словесных дуэлях, хотя чувствовал себя при этом униженным.
— Ладно! Я пошел к Понсену, — сказал Альбер.
Разговор с Ваньезом оставил у него ощущение внутренней опустошенности и оскомины во рту; он шел, вдыхая свежий воздух, отдаваясь убаюкивающему ритму улицы, и постепенно чувство одиночества завладевало им.
В галереях Одеона, перед разложенными на столах новыми книгами, обтекаемые воздушными потоками, стояли прохожие. Альбер взял в руки роман Мориссе. Он попытался было читать его, но тут же у него возникло сильное, словно судорога в ногах, желание бросить книгу и пройтись.
В Люксембургском саду ему пришлось свернуть в сторону, чтобы избежать встречи с группой молодых людей. Здесь, недалеко от родного юридического факультета, Альбера не покидало чувство близости к тому возрасту, которому неведомы собственные болезни.
Какое-то время он продолжал идти наугад, потом присел на террасе попавшегося по пути кафе. Альбер смотрел на пламя фонаря, горевшего на фоне багрового неба в конце потемневшей улицы, и размышлял: «С какой ненасытной печалью созерцал бы я раньше этот же самый фонарь. А теперь окружающие меня предметы утратили свой трагический оттенок. Они уже не терзают мне душу. И теперь я уже не печалюсь, хотя и не веселюсь. И все же моя изобиловавшая терзаниями юность наделила меня неким внутренним голосом, с которым я люблю беседовать».
Перед выходом из магазина Альбер остановился у зеркала и взглянул еще раз на свою новую шляпу.
Реймон Катрфаж дотронулся до его локтя и спросил:
— Все нормально?.. Вы обедаете где-нибудь поблизости?
— Нет, я иду во Дворец правосудия.
— Ах да, вы все еще питаетесь по-студенчески… Если не торопитесь, то проводите меня до кафе. А то в полпервого я жду одного финансиста.
После небольшой паузы он продолжил.
— Это очень хорошо, что я вас встретил. Я как раз хотел узнать ваше мнение по одному правовому вопросу. Отцу своему я предпочитаю не рассказывать о том, как у меня идут дела. Речь об одном патенте…