Она заметила на спинке кресла помятое кружево и отнесла его на кухню.
— Надо постирать.
Затем она быстро вернулась в салон. Погасила лампу. Свет фонаря с улицы освещал окна и камин.
Укрывшись в тени, прижавшись лицом к окну, Берта стала ждать. Она все время смотрела на часы; казалось, что именно они — виновники происходящего и что Альбер появится под фонарем ровно в шесть часов.
Но он не пришел. А она все ждала и ждала.
— Ты здесь, Берта? — спросила мадам Дегуи, темный силуэт которой неясно вырисовывался в дверном проеме. — Тебе же ничего не видно.
Иногда он приходил. Теперь Берта смело показывалась в окне и даже улыбалась, как если бы он мог разглядеть ее лицо. Он стоял некоторое время на виду, под самым фонарем, потом удалялся в сторону зажатой заборами улицы, но затем снова появлялся в тусклом фонарном свете. «Он хочет, чтобы я вышла, — думала Берта. — Что за глупость!» Когда она была в гостиной одна, то показывала ему, отрицательно качая головой: нет.
Дома она чувствовала себя в безопасности, и ее забавлял этот немой диалог: однако она боялась неожиданной встречи на улице. Остерегаясь наткнуться на Альбера перед самым домом, она избегала теперь после занятий заходить к Алисе, а для Одетты сочинила длинную историю, чтобы у той не возникло желания вновь их сблизить.
— Что ты там все время рассматриваешь, в этом окне? — спросила госпожа Дегуи.
— Ничего. Просто смотрю, как идет дождь.
Берта знала, что не увидит Альбера, но не могла отвести взгляда от улицы.
Он не приходил уже целый месяц. Каждый вечер, отходя от окна, она говорила себе: «Все, больше смотреть не буду». Она хотела забыть его. Ей казалось, что это легко. Однако на следующий же день, когда ночь предъявляла свои права и в комнатах становилось темно, она подходила к окну, размышляя: «А может, он болен?»
— Я все думаю, не побоится ли Брижит отправиться в путь, — сказала госпожа Дегуи.
— Надо бы дождаться ответа Эммы, прежде чем увольнять Луизу, — ответила Берта.
— Нет, все, я больше не хочу никаких парижанок! А то приходится и за работой их следить, и за тем, куда они идут.
У дома остановилась машина; из нее вышел Альбер. Он подошел к фонарю и поднял голову к окну. Берта не смогла сдержать приветственного жеста, ее сердце рвалось туда, в ночь, к этой человеческой тени под зонтом.
— Я смотрю, ты совсем забросила музыку, — сказала госпожа Дегуи: очки ее опустились к вышиванию, но глядела она совсем в другую сторону.
Она продолжала:
— Я уверена, что Луиза сама хотела уйти. Я заметила это, когда давала ей расчет. Эти девчонки, стоит им куда-нибудь устроиться, тут же начинают думать о том, как бы уйти на другое место. Шила она хорошо. Но лгала не меньше, чем Натали. Просто невероятно, сколько она могла всего насочинять, чтобы вернуться на час позднее.
Госпожа Дегуи отложила вышивание.
— Что-то лампа плохо светит сегодня.
Берта увидела, что Альбер вошел в дом. Она чувствовала, что он поднимается к ней.
Она уселась в глубине комнаты в кресло, совсем близко к стене, словно хотела приблизиться к Альберу, минуя разделявшее их, вибрирующее и физически ощутимое пространство.
— А ты не находишь, что эта лампа плохо светит? — спросила госпожа Дегуи, снова откладывая вышивание.
— Тебе нужно бы купить электрическую, — с усилием произнесла Берта.
— Куда ты ушла? — спросила госпожа Дегуи.
Ослепленная пламенем лампы, на которую она только что смотрела, госпожа Дегуи поискала Берту глазами в темной глубине гостиной.
— Я тут сижу.
— В твои годы я никогда не сидела. У меня всегда было какое-нибудь дело.
— Ну хорошо! Я встану! Ты не хочешь, чтобы я стояла, ты не хочешь, чтобы я сидела.
Берта неслышными шагами направилась в прихожую, не отрывая глаз от двери, как будто видела за ней Альбера.
— Берта! Позови Ортанс!
Берта посмотрела в окно. И увидела Альбера, который садился в машину.
Стены тут же остыли, и воздух вокруг нее заледенел. Привычные слова, паузы, образ старости, знакомые звуки сразу показались ей еще более унылыми.
— Ну, иди же, дочка!
— Ты хочешь, чтобы она пришла! — сказала Берта, уходя потяжелевшей походкой. — Но зачем?
Кончив ужинать, госпожа Дегуи положила руку на стол.
Берта резко встала. Она хотела с кем-нибудь поговорить. Она вошла к себе в комнату, села за свой маленький письменный стол и написала Мари-Луизе.
«Я пишу тебе сегодня уже во второй раз, и ты можешь подумать, что в Париже у меня много свободного времени, чтобы писать подругам. Ты права, времени у меня действительно много, поэтому я часто чувствую себя одинокой. Ты же ведь знаешь, с кем я провожу вечера. Казалось бы, сколько всего можно рассказать матери, но она не умеет слушать. Родители не интересуются по-настоящему своими детьми. Их жизнь прошла. А все остальное ничего, кроме скуки, у них не вызывает. Сегодня вечером по поводу одной моей фразы, сказанной об Эмме, мама заметила: „Такова жизнь“. Эти слова вырвались у нее как-то походя, по привычке, и показались мне пустой банальностью. Настоящая жизнь слишком далека от нее. Если ее что-то и интересует, так это мелкие сиюминутные заботы, вытеснившие все былые чувства и воспоминания. Я тоже живу настоящим, но оно у меня содержательно и осмысленно. Я ближе к реальности, чем она, — при всей моей молодости, я лучше понимаю жизнь, чем те, кто разглагольствует о своем жизненном опыте…»