— Мне пора возвращаться, — сказала Берта.
— Мне бы хотелось, чтобы книжка была у вас уже сегодня вечером. Она вас очень заинтересует. Подождите меня. Я возьму автомобиль. Мы вернемся через двадцать минут.
— В половине седьмого я должна уже быть дома. Мне пора уходить.
— Вы вернетесь не очень поздно. Подождите меня. Я уношу ваш портфель, чтобы быть уверенным в том, что вы не уйдете. Да… Я уношу его… У нас с вами такой вид, будто мы ссорились. Нас заметят. Оставайтесь здесь.
Альбер убежал и вернулся в автомобиле с приоткрытой дверцей, которую он держал рукой. Не выходя из машины, он знаком пригласил в нее Берту.
— Это наше первое путешествие. Оно будет коротким, — сказал Альбер, беря руку Берты.
Она смотрела, как мелькают огни за запотевшим стеклом.
— Шляпа вам мешает, — сказал Альбер.
Он высвободил руку, которой обнимал Берту, помог ей снять шляпу; потом, склонившись над ней, прижался поцелуем к ее губам.
— Где это мы? — спросила вдруг она.
Выходя из пьянящего оцепенения, она видела за стеклом смутное мерцание огней, незнакомые улицы.
— Я не знаю… — ответил Альбер, нежно отодвигая ее в угол машины.
Иногда автомобиль останавливался, и Берта поднимала голову, обеспокоенная внезапным светом, падающим на них.
— Нас невозможно увидеть, — сказал Альбер. — Я загораживаю вас.
После долгой паузы он добавил:
— Мне кажется, мы топчем вашу шляпку.
Он наклонился; водя рукой под ногами, он нащупал бархатный бантик. Машина остановилась, потом снова тронулась вперед посреди сверкания витрин и пучков света, которые словно стремились обнаружить их.
В один из серых воскресных дней Альбер снова явился на теннисный корт Катрфажей. Кастанье ходил вдоль решетки в длинном, застегнутом на все пуговицы пальто, надетом на спортивный белый костюм, и в наброшенной на плечи шубке Одетты.
— Главное, не говорите о нас Одетте, — прошептал Альбер, когда Берта проходила мимо него.
А громко сказал:
— Ну и холод здесь. Вы не играете сегодня? Скучный у вас сегодня теннис.
— Нам Буфанжа не хватает, — сказала Берта.
— Кто это такой Буфанж?
— А! Вот!.. Не приходите никогда!
Она, смеясь, повернулась к Альберу, в то время как Одетта за руку вела ее на корт.
Альбер, засунув руки в карманы пальто, сел рядом с Рокбером и сказал:
— Я думаю, они сами не знают, чего ждут.
Он следил глазами за Бертой. Посреди других людей Берта, избегающая смотреть на Альбера, ускользающая, смеющаяся, казалась ему странно далекой. В такие моменты он больше не находил в ней того, что так ему нравилось, когда по вечерам она, опустив глаза, казалось, всем своим существом впитывала его слова. А сейчас ее лукавый вид раздражал его. Ему захотелось уйти. Эти глупые шалости, казалось, унижали его.
Альбер шел вдоль набережной. День кончался, унылый и неприветливый, и он с чувством отвращения и безысходности думал об этой болтовне, о пустом детском времяпрепровождении, которое ему пытались навязать. Ему захотелось, прежде чем идти домой, заглянуть к Ансена; шагая по набережной, он думал об их дружбе. Это на редкость благородное чувство придавало ему силы. Хорошее мнение о нем, сложившееся у Ансена, возвышало его в собственных глазах. «Если бы Ансена не было, я бы не реализовал себя полностью», — подумалось ему.
Однако вместо того чтобы повернуть на улицу, где жил его друг, Альбер пошел по улице Сольферино и вернулся домой. Ему хватило лишь мысли об Ансена. Видеть он его не хотел. Что добавила бы короткая встреча к столь глубокому и полному чувству дружбы?
Он сел за стол, зажег лампу, вытащил из стопки тетрадей чистый листок, взял ручку и, прислушиваясь к самому себе, посмотрел в окно. Взгляд его стал мечтательным, сердце переполняло нечто похожее на тоску, которая, словно песня, подступала к губам, и он написал: «Моя дорогая…»
Вдруг он услышал шум в прихожей. Оторвавшись от письма, Альбер подумал: «Это дядя Артюр».
Артюр Пакари редко покидал свой родной город: каждый раз, приезжая в Париж, он считал своим долгом навестить брата.
В прихожей он отстранился от Юго, который хотел помочь ему снять пальто. Провел рукой по волосам, потрогал застежку пристежного воротничка и покашлял, когда слуга ввел его в гостиную; посмотрев вниз, он заметил свои испачканные грязью ботинки.