Он наклонился, чтобы посмотреть на Берту, лицо которой не выражало ничего, кроме безразличия.
— Вы не хотите мне отвечать? Ни единого знака? Ни единого слова? До чего ж вы упрямы! Ну ладно, идите сюда, — сказал он, присаживаясь возле стола. — Я буду говорить с вами так, как если бы вы ничего не знали. Садитесь здесь, — произнес он, и голос его был необычайно нежен. — Посмотрите на этот листок. Видите, я робею гораздо больше вас, — сказал он, переводя дух. — Не пугайтесь. Сначала я расскажу о цветах.
Берте хотелось крикнуть: «Я знаю!», желая, чтобы он замолчал, и боясь этого нового знания. Она продолжала сидеть, внешне невозмутимая, облокотившись на стол, уставившись на маленькие ребристые настенные часы, не шевелясь, словно стараясь сильнее замкнуться в себе, отстраниться от Альбера, не слушать его; ее пугала жизнь и все эти вещи, которые, как она считала, были ей в какой-то мере известны, о которых она никогда не задумывалась и которые казались ей, особенно сейчас, такими унизительными и ненужными.
Однако он требовал, чтобы она слушала; наверное, это было необходимо, потому что он говорил так серьезно; обуреваемая страхом и отвращением, внимала она его успокаивающему голосу и черпала силы в его нежности и доброте.
В тот день Берта надела новое платье, песочного цвета, длинное и прямое. Она стояла перед камином с чашкой чая в руке.
— Замечательные пирожные у вас. Ну отвечайте же мне! — сказала она, улыбаясь, и шаловливым жестом провела свободной рукой перед глазами Альбера, чтобы он отвел от нее свой восторженный взгляд.
— Я восхищаюсь вашим красивым, гибким телом.
— Скольким женщинам вы уже говорили то же самое? — спросила Берта, разглядывая кончик своей лакированной туфли.
Она произнесла эти слова, не задумываясь, неожиданно и с хитрой улыбкой, чтобы скрыть некоторое замешательство, но на самом деле вовсе не думая, что он может любить других женщин.
— Я хочу ответить вам искренне, — сказал Альбер. — С тех пор как мне исполнилось двенадцать лет, я не любил никого.
Он уселся у ног Берты и, поглаживая ее лодыжку, продолжал:
— Видите ли, мне кажется, что я должен рассказывать вам всю правду о себе. Абсолютную правду, без малейшей утайки… О! Это было уже так давно! Мне было двадцать три года, у меня была — это было единственный раз в моей жизни — как бы это сказать?.. для нескольких дней это слишком громко звучит — скажем так: короткая связь.
Он вспомнил о продавщице цветов с улицы Вано, но представил себе на ее месте мадам Верней.
— Это была дама, с которой я познакомился в Сен-Мало. Потом я встретил ее случайно в Париже, в театре…
Он посмотрел на Берту, опасаясь ранить ее слишком поспешным признанием. Он ожидал ее беспокойных и настойчивых вопросов, но она выглядела спокойной, немного оробевшей, и казалось, этот разговор был ей скучен. Похоже, она не понимала. Чтобы заставить более явственно воспринимать то, что он хотел сказать, Альбер преувеличил свою вину.
— Это длилось всю зиму, — сказал он.
Затем, решив покончить с этой темой, он встал и сказал:
— В сущности, ничего серьезного тогда не произошло; вы же видите, какая короткая у меня получилась исповедь. Однако не судите меня слишком благосклонно. Я не любил никого, но я немногого стою. По крайней мере, я вам в этом признаюсь, — сказал он, становясь на колени перед Бертой и беря ее руку. — Да… Я потерял много времени возле женщин, и мне казалось, они нравились мне. Меня можно легко отвлечь. Именно это-то и пугало меня всегда, когда я думал о браке…
Берта любила эти мгновения, когда он разговаривал с ней доверительно и искренне, с такой беззаветной нежностью держа ее руки в своих руках. С задумчивым видом, глядя на ковер, она сказала:
— Зачем же делать из брака нечто вроде тирании?.. Мне кажется, что в браке каждый должен отдавать себя, сохраняя свою свободу, свою личность…
Альбер с удовольствием слушал слова Берты, отмечая про себя, что в последнее время она часто рассуждала как он.
VII
Госпожа Дегуи решила провести лето на берегу моря с детьми Эммы. Берта согласилась уехать и не видеть Альбера этим летом, словно была рада избавиться от него на какое-то время, чтобы сосредоточиться, перевести дух, обдумать то, что с ней произошло.
В Медисе, у моря, в новой для нее обстановке, она поначалу испытывала чувство умиротворения: она забывала город, страстное ожидание, удушающее наваждение любви.