……….
— Сегодня мы вас поднимем, — сказала одна из женщин.
Она принесла таз теплой воды и подложила подушку под спину Берты.
Пока ей заплетали волосы, Берта, утомленная этим туалетом, смотрела с отрешенным видом на оставленную в шезлонге посреди комнаты старую шаль госпожи Дегуи. Вдруг постель раскрыли, отбросили одеяла, которые так долго тяжелым грузом лежали у нее на ногах, и она почувствовала прохладное прикосновение воздуха к голым ступням, удивительно маленьким и белым при дневном свете. Она обхватила рукой шею женщины и, безвольно опустив голову, дала перенести себя в шезлонг.
Госпожа Дегуи, веселая и запыхавшаяся, вошла в комнату:
— Ну! Ты довольна? Моя миленькая!.. Вот ты и встала!
Она села возле Берты, держа в руках флакон и давая его понюхать дочери.
— Это одеколон, — ласково говорила она. — Тебе ведь нравится одеколон? Укройся. Правда же, эта шаль очень мягкая?
Берта пристально смотрела на дверь. Она говорила себе: «Сейчас я убегу вон туда. Тогда я буду знать точно, в своем я доме или нет. Может, я увижу Ортанс и поговорю с ней».
Наблюдая за женщиной, которая меняла простыни, Берта осторожно спустила одну ногу с шезлонга, потом неожиданно встала, сделав резкое движение в сторону двери, и сделала один неуверенный шаг. Она заметила в зеркале свое мертвенно-бледное лицо и, почти теряя сознание, упала обратно в шезлонг.
Она услышала, как женщина говорит, неся ее обратно в постель: «Вы напугали свою мать, нехорошая девочка! Вас нельзя оставить ни на минуту!»
«Почему она испугалась?» — думала Берта. Тут она вспомнила про зеркало. Сейчас Берта была похожа на дочь Робера Пассера. «Понимаю, — подумала она, — у меня туберкулез, как у дочери Робера Пассера, и я скоро умру».
Теперь, молчаливая и серьезная, она постоянно плакала, послушно позволяя ухаживать за собой. «Жаль, что я не знала раньше, что мне готовила судьба, — говорила она себе, — но я не боюсь умирать. Почему мама думает лишь о том, как бы развлечь меня? Я бы хотела, чтобы она оставалась рядом, чтобы опять говорила серьезным голосом и чтобы, как и прежде, изливала передо мной свою душу. А они как будто и не понимают. Мы уже далеко друг от друга. Я вижу ее веселые глаза, ее пустые заботы…»
Потом она начинала думать об Альбере, но тут же гнала от себя его образ.
……….
Госпожа Дегуи подошла к кровати Берты:
— Одетта пришла. Она хотела бы видеть тебя.
Дверь тихонько отворилась, и Берта с удивлением отметила, какая Одетта высокая. На ней была шуба, которую Берта раньше никогда не видела, и шляпа с белыми перьями.
— Ну что! Миленькая ты моя, — сказала Одетта тихонько, склоняясь над кроватью. — Тебе лучше.
Берта рассматривала подругу детским, восторженным взглядом, не понимая, как она здесь очутилась.
— Как давно я тебя не видела. — Одетта смотрела на Берту полными слез глазами и, улыбаясь, прикладывала к носу платок.
— У меня был тиф.
— Но ты уже выздоровела, — сказала Одетта, бросая взгляд на сиделку.
Берта была тронута сочувствием подруги; искреннее участие Одетты приятно волновало ее. Однако она не осмеливалась ничего сказать и только смотрела на красивую шляпу с перьями, от которой не могла оторвать глаз.
— Ты изменила прическу, — сказала она со слабой улыбкой.
— А! Ты это заметила! — сказала Одетта, поднося руку к затылку. — Да, Филиппу больше нравится такой вот низкий пучок. Ты знаешь, мы уже поженились. Ну, прощай, дорогая. Я не хочу сегодня долго задерживаться. Я тебе принесла букетик гвоздик.
— Прощай, — сказала Берта.
Она повторила про себя: «Одетта, Филипп…», не очень-то понимая, как это Одетта смогла к ней прийти. Она взяла цветы и машинально поднесла их к лицу; их сильный, резкий запах напомнил ей жаркие дни в Нуазике, и воспоминания, которые она желала прогнать, вдруг с новой силой нахлынули на нее.
Одетта встретила госпожу Дегуи в прихожей.
— Изменилась она, да? — спросила госпожа Дегуи, входя в гостиную.
— Да, — ответила Одетта. — Видно, что она сильно болела. Она очень страдала?
— Вначале — да, особенно… голова… она очень долго бредила и была ужасно возбуждена. Ее прямо невозможно было удержать в постели.
— Вы, наверное, очень за нее беспокоились? — спросила Одетта, обратив внимание на усталое лицо тетушки.
— О! Милая моя! — произнесла госпожа Дегуи, подрагивая губами, и в выцветших глазах ее показались слезы.