— Я тут на вас жаловалась, — ласковым голосом сказала Одетта вошедшему в гостиную мужу.
— Сегодня я не опоздал, — ответил он, повернувшись к Одетте. — Я уважаю своих гостей. Начнем с того, что я вообще никогда не опаздываю. Кузина, вы сегодня совершенно очаровательны.
За обедом, поднося к губам маленький стаканчик белого очень сладкого вина, Берта рассматривала изящные вещицы, стоявшие на столе. Она заметила знаки внимания, которые Филипп оказывал жене, любовалась окружавшей их атмосферой счастья и изысканности. Недомогание Одетты, казалось, совсем прошло. Филипп выглядел очень веселым; и он, и его жена были необыкновенно оживлены и приветливы с Бертой.
После обеда они перешли в маленькую гостиную.
— Берта на вас не обидится, — сказала Одетта, посмотрев на мужа, когда тот поставил свою чашку кофе на камин. Она потянула Берту на диван, всем своим видом выражая желание побеседовать с ней в более интимной обстановке.
— Филиппу необходимо выйти на улицу чуть подышать, прежде чем он снова сядет на работу, — продолжала она. — Ты последний роман Буйери читала?
— Я ведь только что из деревни, и меня о прочитанных книгах лучше не спрашивать.
— Как у Эммы, все нормально? — спросила Одетта. — У нее же еще одна дочь родилась, ей сейчас уже около года. Мне кажется, что я не видела Эмму лет десять.
— Она, возможно, приедет в Париж следующей осенью.
— Правда? Вот чудесно! — сказала Одетта, вставая, чтобы позвонить горничной. — Вы долго пробыли в Нуазике? Такая жизнь тебе нравится?
— Ну конечно, — ответила Берта.
Она подошла к Одетте и бодрым голосом сказала:
— Понимаешь, в деревне я открыла для себя столько радостей. Научилась обходиться без других людей, научилась лучше разбираться в самой себе.
Одетта была внимательна к Берте и непритворно сердечна, но все же казалось, что она занята собственными мыслями, и Берта почувствовала, что пути их начали расходиться.
Она подумала о том, что ей пора бы уже прощаться, но задержалась еще на немного.
— На днях я узнала, что умер господин Пакари, — вдруг сказала Берта, вставая.
— Да, у него было больное сердце. Но в последнее время он чувствовал себя лучше. Он умер неожиданно, от сердечного приступа.
Берта стояла в прихожей перед зеркалом и поправляла шляпу.
Одетта, державшая муфточку Берты, сказала, поглаживая пальцами нежный мех:
— Альбера мы видим редко. Он сейчас очень занят.
На обратном пути Берта решила пройтись вдоль Сены; она шла, шла и незаметно оказалась на одной из набережных предместья. Она ощущала потребность в ходьбе, ей хотелось чувствовать себя свободной.
«Одетта ждет ребенка, — размышляла она. — Это будет белокурый, розовощекий малыш. У нее чудесный муж. Сейчас они сядут пить чай. За красиво сервированным столом. А потом вместе куда-нибудь пойдут».
Такая идиллия казалась ей пресной. Любовь окружавших ее людей никогда не соответствовала ее собственным представлениям об этом чувстве, которое не вписывалось ни в какие обычные житейские рамки.
— А у тебя, дорогой мой, брюшко, — сказал Кастанье, глядя на Альбера. — Что? Тридцать лет? Виноват, не спорь. Нужно делать зарядку, каждое утро по двадцать минут. Вот посмотри, самое лучшее упражнение.
Он вытянулся на ковре.
— Пощупай-ка мой живот. Чувствуешь, как напряглись мышцы. Это пояс из мускулов.
Кастанье встал, одергивая жилет; лицо у него было красное.
— Двадцать минут — это же совсем не много, — сказал он.
Альбер то и дело посматривал на часы.
— Надо же, просто удивительно, как ты похож на отца, — сказал Кастанье.
— Мне пора идти: у меня назначена встреча на шесть часов.
— Но ты же только что пришел. Ты не был у меня целых четыре месяца. А у тебя дома теперь бессмысленно даже начинать какие-либо разговоры.
— У меня на плечах сейчас такая тяжелая ноша, — сказал Альбер.
Он помолчал, потом продолжил, расхаживая взад-вперед по кабинету Кастанье:
— Двадцать минут — это немного, но каждый день — это слишком.
Он машинально взял с полки книгу и тут же аккуратно поставил ее на место.
— Тебе здесь, должно быть, хорошо работается.
— Очень хорошо. Этой зимой наверху постоянно играли на фортепьяно. Я не мог удержаться, чтобы не слушать эту музыку. Теперь эти люди куда-то переехали. И представляешь, тишина действует мне на нервы, тяготит меня… Я теряюсь в ней. Одетта с очаровательной строгостью следит за тем, чтобы я работал. Раньше пяти часов выходить из кабинета я не имею права. То есть, если я выйду, то разрушу ее доброе мнение о моем таланте.