— Давид может пойти посмотреть, — сказала Эмма и повернулась к слуге, неподвижно, с сонным видом стоявшему в затененном абажуром углу комнаты.
Дождавшись возвращения господина Дегуи, Давид с невозмутимым видом сделал несколько вялых шагов в его сторону и принял у него свечу и бутылку. Привыкший к манерам своих хозяев, он никогда не удивлялся ничему, исходившему от них, и лишь только наблюдал за происходящим.
— Что с тобой? — спросила госпожа Дегуи, глядя на мужа.
— Просто слишком быстро поднялся по лестнице, — ответил он. — Это пустяки…
Он старался не говорить и не дышать, но, когда дотрагивался до своей груди, в его глазах появлялось какое-то задумчивое выражение. Дегуи почувствовал, что все взгляды прикованы к нему, и встал.
— Это пустяки, — повторил он, жестом останавливая жену и Эмму, с беспокойством смотревших на него. — Я сейчас вернусь.
— Какая-то неестественная у него одышка, — сказала Эмма.
— Он сейчас вернется, просто немного закружилась голова, — сказала госпожа Дегуи, которая всегда гнала прочь мысли, способные нарушить ее душевное равновесие, и старалась видеть во всем, даже в таящих угрозу вещах, только хорошее.
— Вы заметили, что в последние дни он выглядел более усталым, чем обычно? — спросил серьезным тоном Эдуар, осторожно поднося к губам стакан бургундского.
— Нет. Он чувствует себя совершенно нормально. Аппетит у него нормальный, на руку уже не жалуется.
— Кто-то позвонил! — вдруг сказала Берта. — Уверяю вас, кто-то позвонил.
— Я ничего не слышу, — сказала госпожа Дегуи. — Давид, вы слышали какой-нибудь звонок?
Все замолчали и прислушались. После длительной паузы Эдуар сказал госпоже Дегуи:
— Может быть, вам стоило бы подняться?
— Я схожу! — сказала Берта.
— Нет, дочка, — остановила Берту госпожа Дегуи, решившаяся наконец встать.
Внезапно в кабинете раздался протяжный электрический звонок.
— Останьтесь здесь! — сказала госпожа Дегуи детям, которые хотели пойти вместе с ней.
Поднимаясь по лестнице, она услышала что-то похожее на частый хрип, доносящийся из спальни. Войдя, она застала господина Дегуи сидящего на низком стуле. Голова его рывками приподнималась с каждым хриплым вздохом.
— Что с тобой? — спросила она, наклоняясь над мужем.
Уже поняв, что произошло что-то нехорошее, но растерявшись от испуга, она повторила:
— Что с тобой?
Почти угасшим, пробивающимся сквозь нарушенное дыхание голосом Дегуи прошептал, глядя на жену очень осмысленным и полным тоски взором:
— Я задыхаюсь…
— Это пищеварение, — сказала госпожа Дегуи ласковым голосом, — это пройдет… Тебе нужно лечь на кровать.
Он встал, остановился перед камином и посмотрел на себя в зеркало, потом послушно, как ребенок, опустился на кровать.
— Вот увидишь, это пищеварение, — то и дело повторяла госпожа Дегуи. Она старалась успокоить себя этими словами, отсчитывая сердечные капли. — Тебе сейчас сразу станет лучше, — сказала она, поддерживая ему голову.
Дегуи с жадностью схватил стакан, но ему никак не удавалось удержать его у рта. Он весь сотрясался от тяжелого, свистящего, булькающего дыхания и жадно ловил ртом воздух:
— Выше… приподнять…
Обезумевшая от этих звуков удушья, единственных доходящих до ее сознания, от этих следящих за ее жестами глаз, госпожа Дегуи положила ему под голову подушку и открыла маленькую аптечку. Не найдя ничего подходящего среди маленьких пустых пузырьков, она ужаснулась при мысли, что, возможно, лекарство, которое следовало бы дать немедленно, находится у нее под рукой, а она так беспомощна. Ее охватило чувство собственной никчемности, чувство бесконечной тоски перед лицом чего-то непонятного и пугающего, во что погружался этот мужчина, моляще и требовательно глядящий на нее.
После смерти мужа госпожа Дегуи перестала выходить из своей комнаты. Берта пыталась вытащить ее в сад, но она тут же возвращалась к себе на второй этаж писать письма, даже не пытаясь задержаться внизу, где еще совсем недавно так бодро сновала туда-сюда. Сидя у комода с тяжелыми выдвижными ящиками, Берта задавала матери вопросы, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей. Госпожа Дегуи теперь часто вспоминала о тех временах, когда была еще совсем юной девушкой и когда господин Дегуи наносил по воскресеньям визиты матери Кристины. Берте было трудно представить себе, как это госпожа Дегуи могла когда-то жить в Париже, — настолько неразрывно казалась она связанной с Нуазиком. Она с удивлением слышала незнакомые ей имена и пыталась мысленно представить себе тот мир прежних друзей, увеселений и воспоминаний, о котором мать рассказывала ей с явным удовольствием. После того как Берта ложилась спать, госпожа Дегуи еще долго сидела в кресле и не находила в себе сил удалиться в свою спальню. Так она и засыпала, оперевшись головой о спинку, потом вдруг вздрагивала, пробуждалась, видела зажженный свет и не могла сразу сообразить, как она оказалась одна в комнате.