— Летом, когда появятся листья, у меня под окнами будут прекрасные деревья. А если высунуться в окно, то виден Люксембургский сад.
Она потащила Берту на кухню, чтобы показать, какие еще усовершенствования ей удалось там сделать.
— О как здесь чисто! — каждый раз говорила Берта, зная, как приятен матери этот комплимент.
— А ты посмотри, что у меня в комнате! — говорила госпожа Дегуи, уже выходя в темный коридор.
И там надо было восхищаться новыми занавесками, рамкой для фотографий, маленькой газовой печкой, издававшей прерывистое шипение.
— Ах, мне так хорошо здесь! — приговаривала госпожа Дегуи, усаживаясь возле огня, и приподнимала чайник своей тонкой рукой, обрамленной кружевным обшлагом.
— Сегодня ты ждешь кого-нибудь из друзей на ужин? — спрашивала госпожа Дегуи, чтобы перевести разговор на более приятную для дочери тему.
Берта рассказывала что-нибудь, что могло развлечь мать.
— А как твой муж?
— У него все хорошо. Он эти дни очень занят одним весьма важным процессом. Ты ничего не читала про дело Родрига?
— А! Господин Родриг, — говорила госпожа Дегуи с рассеянно-восхищенным видом.
Она надевала очки и, наклонившись к Берте, застывала, внимательно глядя в лицо дочери.
У Берты нашлось бы чего порассказать матери и об Альбере, и о себе самой; однако эти вещи нужно было скрывать, особенно от госпожи Дегуи, и поэтому она заполняла беседу короткими рассказиками, не имевшими никакого отношения к ее жизни.
Из соседней квартиры, через стенку, доносились звуки голосов.
— Почему же ты не едешь в Нуазик? — спросила Берта. — Этот дом такой унылый!
— Да нет же, доченька, мне здесь очень хорошо. Вот ты приходишь повидать меня…
— В Нуазике ты жила бы в своем собственном доме. Ты была бы там со своими внуками, с Эммой, с госпожой Шоран и госпожой Дюкроке.
Берте хотелось заставить себя поверить в то, что в Нуазике ее мать была бы счастлива; но в который раз поняв, что госпожа Дегуи по собственной воле обрекает себя на одинокое существование, она встала, разом отбросив угрызения совести, и сказала:
— Мне нужно еще зайти к Одетте.
Но потом снова опустилась на стул, промолвив:
— Но я могу задержаться еще немного.
— Ты опоздаешь, — ответила госпожа Дегуи, торопясь отправить дочку, боясь, как бы та не заскучала. — Мне бы хотелось закончить письмо Эмме. Видишь, я его уже начала.
Спустившись по лестнице, Берта отметила, что провела у матери совсем мало времени и очень быстро поддалась на уговоры уйти от нее. Она подумала, что нужно бы вернуться, но продолжала идти дальше. Берта не обманывалась относительно веселого выражения лица, которое появлялось у госпожи Дегуи во время их встреч; у каждой из них были свои печали, которые они скрывали. Когда Берта думала о матери, то находила в себе сходство со столь раздражавшими ее когда-то чертами характера госпожи Дегуи, словно с возрастом она возвращалась к своим истокам. После таких визитов она уносила с собой нежность и легкое чувство жалости к ним обеим, и эти впечатления ощущались ею почти физически.
— Сегодня приходила госпожа Пакари, — сказала госпожа Дегуи Ортанс, когда та вошла в гостиную; и тихонько улыбнулась, снова погрузившись в мечтательное молчание.
— Так ты считаешь, что я изменилась? — спросила Берта, смотрясь в зеркало. — Скажи мне откровенно. Ты считаешь, что я немного изменилась.
— Я говорила о твоем платье, — ответила Алиса Бонифас, проводя по своим легким волосам белоснежной, усеянной веснушками рукой.
— Хорошо тебе здесь. Какая тишина! И это в самом центре Парижа… Ну, ты довольна? Не чувствуешь себя отрезанной от мира? — спрашивала Берта, пытаясь понять, что может быть привлекательного в такой затворнической, полной трудов жизни. — Я спросила тебя, не кажется ли тебе, что я изменилась, — вдруг сказала она. — Пока ты совсем молода, то все вокруг говорят о том, как ты чудесно выглядишь и какое у тебя свежее лицо. Раньше я так хорошо знала свои черты, что стоило мне утром мельком взглянуть в зеркало, как я тут же знала, какое мне следует надеть платье. А теперь я уже не вижу себя…
— Нет, ты не изменилась… Ты все такая же хорошенькая… Ты стала более… ну, может быть, в тебе сейчас чуть меньше жизни.
— Что ты этим хочешь сказать? — опустив глаза, спросила Берта.
— Мне кажется, что ты стала более безразличной. До замужества ты говорила мне: «Мы будем с тобой часто ходить на концерты, на лекции». А впрочем, — продолжала Алиса, дотрагиваясь до браслета подруги, — я считаю, что это все естественно… Очень мило с твоей стороны, что ты не забываешь навещать меня.