Взглянув на Берту, Альбер заметил признаки нервозности у нее на лице. «Она всегда становится какой-то странной после наших выходов в свет!», — с острым раздражением подумал он. Затем он вспомнил, что завтра ему предстоит защищать в суде Жантийо. Хотя Альбер и старался внушить себе: «Сегодня вечером мне необходим покой», он не мог освободиться от раздражавших его мыслей о Берте, и оба чувствовали, что между ними возникает взаимная неприязнь. Он отодвинулся к дверце, словно Берта занимала слишком много места; глядя на проплывающие мимо них огни фонарей, он говорил себе: «Главное сегодня — никаких сцен. Мне нужно выспаться».
Выведенная из терпения молчанием Альбера, инстинктивно подыскивая слово, которое могло бы побольнее уколоть его, Берта сказала:
— Ты что, думаешь о госпоже де Буатель? Кажется, ты на нее достаточно нагляделся.
— Ага, так вот что не дает тебе покоя уже целых десять минут! Твоя дурацкая ревность! — закричал Альбер, судорожно сжимая кулаки. — Ты дуешься, потому что я поприветствовал женщину, которая заинтересовала меня из-за случая с Кастанье. Женщину, с которой еще вчера я не был знаком и встретить которую вновь у меня, естественно, нет никакого желания!
Он понимал, что Берта упомянула имя Буатель наобум, поддавшись смутной тревоге, но сознательно уцепился за эту деталь.
— Госпожа де Буатель! — кричал он, приподнимаясь на сиденье. — Это же просто восхитительно! Я не имею права поздороваться с госпожой де Буатель! Я видел ее всего одну минуту! Да и можно ли говорить, что видел? Давай уж тогда вообще сидеть все время дома! Посади меня под замок, спрячь от чужих глаз; мне теперь запрещают уже просто поздороваться с женщиной!
— Меня совершенно не волнует, с кем ты здороваешься, — сказала Берта.
— Ну и ну! Что за прелесть эта семейная жизнь! — резко и язвительно продолжал Альбер. — Если дома ты раскрываешь книгу, тебя тут же упрекают в том, что ты молчишь; в обществе стоит только поговорить с какой-нибудь дамой, как тебя обвиняют в измене. И это на всю жизнь! На всю-всю жизнь!
«Теперь я прекрасно понимаю, что он признается мне в том, о чем действительно думает. Ведь и раньше я замечала это, только гнала от себя такие мысли, — обезумев от горя, размышляла Берта, прижимаясь к дверце машины, чтобы быть как можно дальше от Альбера. — Разве я хоть в какой-то мере существую для него, когда мы оказываемся на людях? Разве он хоть раз за весь вечер посмотрел на меня? Дома он думает о работе, о чем угодно, только не обо мне. Мне достается только его усталость. Интересно, ведь он бежит от меня буквально с первого дня нашего брака! Взять хотя бы вчерашний вечер — какая черствость! Какая ненависть в глазах! Я для него ничего не значу. Он принадлежит кому и чему угодно, но только не мне. От него никогда не дождешься ни нежности, ни душевного порыва, ни любви. Мне холодно рядом с ним. От его серьезности и положительности все кругом кажется каким-то бесцветным, а по существу, он просто эгоист, грубиян и сухарь. Он, видите ли, хочет, чтобы мы были буржуазной семьей!»
Она вспомнила о том, каким представляла их союз, рожденный многолетним страстным влечением.
«Он разрушил его! Ему доставляло наслаждение разрушать его, потому что такие союзы — редкость. Ведь, в сущности, он любит только страдания. Он просто не умеет наслаждаться радостью. Рядом с ним начинаешь буквально задыхаться — это потому, что он несет в себе дух несчастья. Он завлек меня в эту западню иллюзий; мне из нее уже не выбраться; этот крест я должна буду нести всегда».
Прижимаясь к дверце и держась за ее ручку, словно желая выброситься на улицу, Берта прошептала:
— Негодяй!
— Вот уж совершенно неподходящее слово, — спокойно сказал Альбер. — Ты меня спросила: «Ты думаешь о госпоже де Буатель?» На что я тебе ответил буквально следующее: «Что за нелепая ревность!» Возможно, я выразился недостаточно учтиво, но это не означает, что я негодяй.
«Мне нужно бы это запомнить! — говорила себе Берта. — Сейчас я вижу все и без прикрас. А когда я ослеплена любовью к нему и чувствую себя счастливой, я заблуждаюсь».
Машина остановилась. Берта выскочила из нее, как будто собиралась куда-то убежать. Она долго звонила, прислонившись к воротам, а затем исчезла в доме.
Альбер, не торопясь, отыскал упавшую на тротуар монету. Потом медленно поднялся по лестнице и пошел сразу к себе в кабинет, чтобы оставить на несколько минут Берту в спальне одну.