Альбер подошел к Берте, глядя на нее внимательно и с некоторой робостью.
— Тебе больно?
Глаза Берты блестели, они стали глубже и выразительнее; волосы, заплетенные в детские косички, свисали по бокам, обрамляя ее помолодевшее, немного располневшее розовое лицо.
— Я пойду попрошу принести воды и лимонов, — сказал Альбер. — Уверен, что тебе хочется пить. Ты прямо пышешь жаром.
— Ты звонил Россье? — спросила Берта.
Она вдруг замолчала с выражением решимости и сосредоточенности, и веер, которым она обмахивала лицо, стремительно замелькал у нее в руке.
— Он едет. Он сказал мне идти за сиделкой. Этим женщинам долго собираться не нужно. Мы потратили на все не более получаса.
Альбер вышел из гостиной, снова вернулся к Берте, потом направился в спальню.
«Он может ходить, — подумалось Берте. — Сразу видно, что у него ничего не болит».
— Сиделка сказала, что нам можно оставаться здесь до прибытия врача, — сказал Альбер.
Он подошел к Берте и остался стоять, глядя на нее.
Прижавшись затылком к спинке кресла, она ничего не говорила; временами на ее лицо, становившееся все более сосредоточенным, набегала тень, и тогда веер в ее нетерпеливой руке начинал трепетать сильнее, словно крыло обезумевшей, попавшей в силки птицы.
— Ты, наверное, хотела бы, чтобы пригласили сиделку Одетты, но Россье полагает, что и этой сиделкой ты останешься довольна.
Альбер заметил, что Берта его не слушает, он замолчал и продолжал глядеть на нее, переполненный жалостью, стараясь угадать ее малейшее желание, пытаясь проникнуться ее страданием, таким далеким от него, но которое он хотел бы разделить вместе с нею.
— Ты у меня смелая, — сказал он, гладя ее руку.
Он встал перед ней на колени и подался вперед, чтобы поцеловать ее.
Но она немного отстранилась, словно не хотела, чтобы к ней прикасались, словно в этом величественном и ужасном одиночестве, на которое она была обречена сейчас, обычные узы нежности больше не связывали ее с мужем.
Она наклонилась немного вперед, без малейшего стона пригнутая болью к коленям, словно входила в некий коридор мучений, где нужно было продвигаться в одиночку, без надежды повернуть назад, идти и идти, подчиняясь некой беспощадной силе, к внушающему ужас выходу.
— Прошу тебя, — проговорила Берта твердым, но сдавленным голосом и выпрямилась, когда боль отпустила ее, — ты не мог бы сесть?
Он тотчас сел и замер, прикованный к стулу, глядя на жену.
В гостиную вошел Юго, тихо поставил на стол поднос и, не поднимая глаз на Берту, быстро и серьезно посмотрел на дверь спальни.
— Почему же он не идет сюда? — спросила Берта, когда Юго удалился. — Ему совсем необязательно ждать. Который час?
У нее было странное ощущение, будто она только что проснулась. В этой светлой гостиной, где она сидела с распущенными волосами, уходящие часы не принадлежали ни дню, ни ночи.
— Ровно час.
Берта встала и, следуя рекомендациям сиделки, стала ходить по комнате. Боли исчезли.
— Завтра утром надо предупредить маму, — сказала она, продолжая свою прогулку по гостиной. — Надо заплатить Сюнезу. Но он должен мне сделать еще одни ботинки, мой последний заказ.
— Видишь, — проговорил Альбер, внезапно успокоившись, — все это не так ужасно, если преодолеть страх. Через какой-то час все закончится.
Говоря это непринужденным тоном, он пытался отвлечь внимание Берты.
— Помнишь, Сюзанна играла в карты с мужем и врачом до самого последнего момента…
— Да, в самом деле… Сюзанна… — проговорила Берта, и ее мысль ненадолго остановилась на этом беззаботном образе.
И тут же она испустила крик. Согнувшись от боли, Берта со стоном соскользнула с кресла на пол и легла на ковер.
Словно пытаясь убежать от этого зрелища, Альбер бросился за сиделкой.
— Нужно положить мадам в постель, — сказала сиделка, поддерживая Берту. — Теперь необходимо присутствие врача.
Альбер снова снял телефонную трубку.
— Как! Доктор еще не выходил! — воскликнул он. Затем, снова придавая голосу спокойствие и степенность, тщательно выговаривая слова, чтобы подавить волнение, которое могло показаться ребячеством, произнес: «Ах! Это вы? Доктор…»
Войдя в обитую сукном спальню, Альбер сказал: «Врач вот-вот будет». И быстро, словно его присутствие было необходимо в другом месте, опять вышел в коридор, унося с собой образ Берты, которая лежала посреди разбросанных одеял, сжавшись в комок и забыв обо всем, кроме болей и криков.