Теперь такого рода усталость она ощущала после любой, даже совсем небольшой прогулки, и особенно к вечеру. Она поздно вставала, снова ложилась отдохнуть после обеда, то и дело сокрушаясь по поводу своего бездействия. Она стала очень раздражительной, пребывала в дурном расположении духа. Желание выезжать уже пропало, хотя при этом она сожалела об отсутствии интереса к тому, что так веселило ее прежде. Она чувствовала себя изменившейся и постаревшей. Мысль о том, что кто-то должен прийти к ней с визитом, мучила ее целый день. Она перестала встречаться со всеми, за исключением Андре. Однажды во время беседы с ним она встала, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.
Она внушила себе, что люди наводят на нее скуку, что она ненавидит свет и что ей мил один лишь покой. Повсюду ей виделись лишь лесть да злоба. Она говорила себе: «Это Альбер разрушил мои иллюзии своей вечной критикой всех наших знакомых, его мрачный ум срывает покровы буквально со всего. Его бесило то, что я радовалась обществу других людей. Раньше я раздражала его своей любовью и своей привязанностью, а теперь его задевает моя веселость, живость, то, что меня постоянно окружают люди».
Она часами лежала на одном и том же месте, лицо ее постоянно искажалось нервной гримасой, которую Альбер, проходя по гостиной, узнавал с первого ззгляда.
В ее сознании всплывали, воскрешая прежние муки, картины давно ушедших в прошлое тягостных дней, сказанное когда-то Альбером слово, его поведение, какой-нибудь, казалось бы, давно забытый эпизод их отношений. «Он никогда не любил меня, — говорила она себе. — Отсюда все беды».
Чтобы освободиться от этих размышлений, она входила в комнату дочери, беседовала с кормилицей, брала малютку на колени, кормила ее, одевала, словно таким образом хотела проникнуться той материнской любовью, о которой говорят, что она способна заполнить все сердце. Склонившись над колыбелью, Берта созерцала немое и неспокойное маленькое существо, пытаясь удержать своим взглядом ненадолго останавливающиеся на ней глаза малышки, в которых, к ее удивлению, уже сквозило что-то похожее на мягкий свет мысли. Вначале все находили, что девочка похожа на Берту и немного на Альбера. Потом она стала напоминать то госпожу Дегуи, то Эмму, то тетю Кристину, после чего лицо ее обрело какие-то новые, совершенно не знакомые и непонятно откуда взявшиеся черты.
После этих вспышек внимания к ребенку Берта возвращалась на диван еще более усталой. Когда Альбер заходил к ней, она держалась подальше от света лампы. На первые вопросы Альбера она отвечала тихим голосом. Он мягко начинал расспрашивать ее. Однако тут же, выходя из себя от неразговорчивости Берты и ее недопустимой меланхолии, начинал кричать:
— Ты же больна! Это очевидно. Вот он, результат твоего нелепого образа жизни.
Резким жестом он поднимал абажур лампы так, чтобы на лицо Берты упал свет, и возвращался к себе в кабинет. Он погружался в прерванную работу, но без всякого удовольствия, ощущая себя одиноким и побежденным.
* * *— Я советую прежде всего отдых, причем за городом, — сказал врач, продолжая писать, не поднимая глаз от бумаги.
— Долго, на несколько месяцев? — спросила Берта.
— Да, на несколько месяцев.
Альбер сидел в глубине комнаты и разглядывал книги, которыми были заставлены стены. Он поднялся и, трогая в кармане жилета приготовленные золотые монеты, сказал Берте вполголоса:
— Ты могла бы поехать в Нуазик.
— Только не сразу.
— Моей жене следует ехать немедленно? — громко спросил Альбер.
— Нет, но слишком затягивать с отъездом не стоит.
— Может быть, горы или какой-нибудь другой особый климат?
— Нет, просто сельская местность.
IX
«Бедная девочка, какая она мужественная!» — думала госпожа Шоран всякий раз, когда видела Эмму с ее неизменным строгим выражением лица, похудевшую, всегда занятую по дому. Когда кто-нибудь произносил имя Эдуара, Эмма замолкала, затем переводила разговор на другую тему.
— Как он похож на своего отца! — воскликнула госпожа Шоран, приподнимая вуалетку, чтобы поцеловать Рене, с улыбкой приближавшегося к ней.
«Может быть, вот этот жест, — думала Эмма. — Цвет глаз. Но это не он! Что такое сходство или воспоминание, когда хочется видеть перед собой его, слышать его голос, ловить его живую мысль!»
Запершись у себя в комнате, уткнувшись лицом в ладони, она кричала: «Эдуар!» — и, вкладывая в это имя все прошлое, ждала, когда же горе наконец убьет ее. «О чем они говорят? Позднее… Время… Другая жизнь благодаря детям. Разве им понять! Они же его не знали! Никто так не любил друг друга, как мы с ним!»