Жукова Мария Семеновна
Эпизод из жизни деревенской дамы
ЭПИЗОДЪ ИЗЪ ЖИЗНИ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАМЫ.
ПОВѢСТЬ.
Хорошенькая петербургская коляска, въ четыре лошади, стояла у подъѣзда большаго каменнаго дома; это было въ деревнѣ, въ послѣднихъ числахъ августа. Легкія облачка застилали, какъ флеромъ, свѣтлую лазурь, и умѣряли жаръ солнечныхъ лучей; но воздухъ былъ тепелъ, пріятенъ, и поля, одѣтыя со всею пышностью лѣтнихъ уборовъ, манили къ прогулкѣ.
Съ крыльца сбѣжалъ лакей въ щегольской ливреѣ, отворилъ дверцы коляски, откинулъ подножку и сталъ какъ вкопанный, ожидая господъ.
На верхней площадкѣ лѣстницы показались двѣ дамы. Обѣ были одѣты съ тою деревенскою простотою, которая, не допуская излишняго, позволяетъ изящное. Простыя легкія мантильи, соломенныя сквозныя шляпки, украшенныя букетами полевыхъ цвѣтовъ... вы подумали бы, что это двѣ обитательницы Каменнаго-Острова,-- и ошиблись бы. Это были двѣ степныя помѣщицы. Одна, высокая, стройная, съ темнокаштановыми волосами, которые гладко спускались по обѣимъ сторонамъ высокаго лба, съ темноголубыми задумчивыми глазами; другая -- свѣжая брюнетка, довольно полная, съ тѣми блестящими черными глазами, которыхъ выраженія терпѣть не могутъ женщины, и которые приводятъ въ восторгъ мужчинъ. Дама съ голубыми глазами остановилась на послѣдней ступенькѣ и обернулась назадъ. Это движеніе было просто и вмѣстѣ съ тѣмъ исполнено граціозности, которая вездѣ отличаетъ женщину хорошаго тона. Она звала: "Анюта! Анюта! не слушай Мавры Даниловны; возьми ее непремѣнно съ собою".-- Непремѣнно, непремѣнно! кричала другая дама, и обѣ сѣли въ коляску, смѣясь и посылая людей одного за другимъ за Маврою Даниловною. Наконецъ, съ крыльца сбѣжала бѣлокурая дѣвушка, въ полной красотѣ семьнадцатой весны; за нею спускалась по ступенямъ пожилая женщина небольшаго роста, въ бѣломъ кисейномъ чепцѣ, въ большой шерстяной вязаной косынкѣ, заколотой подъ самою душкою, и въ ситцевомъ темномъ капотѣ.
-- Скорѣе, скорѣе, Мавра Даниловна! повторили дамы.-- Какія вы упрямыя! Знаете, что безъ васъ нельзя.
-- Господи! ну, на что я вамъ! сказала Мавра Даниловна, остановясь на ступенькѣ и ударивъ руками по бокамъ, и тотчасъ же побѣжала къ подножкѣ, ухватилась руками за край кузова и вскарабкалась довольно-проворно, не требуя помощи лакея, который, впрочемъ, о томъ и не заботился. Она сѣла возлѣ молодой дѣвушки, напротивъ дамъ; дверцу захлопнули, и коляска со стукомъ покатилась со двора.
Деревня была прекрасна въ это время; коляска ѣхала почти возлѣ самаго сада, котораго кудрявыя деревья свѣшивали за заборъ свои широкія вѣтви, свидѣтельствуя, что они, какъ и самый барскій домъ, пережили не одного владѣльца. По другую сторону дороги тянулись поля, покрытыя скирдами еще несвоженаго хлѣба; по мѣстамъ пустыя фуры, запряженныя парами круторогихъ воловъ; тамъ крестьяне, разсѣянные по нивѣ въ живописномъ безпорядкѣ полевой работы, а здѣсь, по бороздамъ, въ мягкой травѣ, и блѣдно-розовая скабіоза съ наклоненною головкою, и душистый шалфей съ своими яхонтовыми цвѣтами, полузакрытыми малиновыми подцвѣтными листочками. Но дамы, ѣхавшія въ коляскѣ, и не думали любоваться цвѣтами или деревьями. Казалось, природа не имѣла ни красокъ, ни формъ, достойныхъ ихъ вниманія. Сильныя лошади неслись; поля мелькали; молодыя дамы шутили съ Маврою Даниловною, разспрашивали ее о сосѣдяхъ, объ ея мужѣ, даже объ ея горничной, Палашкѣ, которая, по словамъ Мавры Даниловны, была и дура, и лѣнивица, и соня, такая соня, что она, одинъ разъ, Ивану Ивановичу, покойному супругу Мавры Даниловны, набила трубку кашею вмѣсто табаку. Дамы очень смѣялись. Потомъ говорили о городѣ, откуда одна изъ нихъ только-что пріѣхала, о знакомыхъ...
-- Должно признаться, говорила черноглазая дама:-- что всѣ наши дамы необыкновенно-скучны. Каждая воображаетъ, что она одна только и знаетъ и приличія, и моды, а ни одна ничего несмыслитъ. Помѣшаны на знатности и изъ всѣхъ силъ корчатъ аристократокъ. Хороши аристократки! на ливреяхъ басоны съ чужими гербами, съ толкучаго; въ гостиной -- воскъ, а въ спальной -- сальная свѣча.
-- Да и деревенскія-то наши помѣщицы! съѣздятъ въ Петербургъ на два дня, да и воображаютъ, что и знакомства нѣтъ по нихъ.
-- Вотъ, какъ наша Кортомина. Она думаетъ теперь, что кромѣ тебя, потому-что ты петербургская, ей и ѣздить не къ кому.
-- Нѣтъ, всего смѣшнѣе, что она познакомилась тамъ съ какими-то Фафоркиными, Фуфаркиными что ли то, и выписываетъ чрезъ нихъ наряды. Тѣ засылаютъ ее шляпками съ Гороховой-Улицы, а эта и радуется, и увѣрена, что весь Петербургъ въ такихъ же шляпкахъ, складка въ складку. Пускай бы себѣ рядилась какъ хотѣла, лишь бы избавила отъ концертовъ. А то заставитъ играть свою Елену; такая скука, хоть умереть!