-- Какой гость, Дарья Лукинична?
-- Ну, вотъ, какой? что обѣдалъ сегодня?
-- Да сегодня много гостей обѣдало, Дарья Лукинична.
-- Охъ ты, воструха! будто и не знаетъ. Извѣстно, я говорю о петербургскомъ сосѣдѣ.
-- Объ Илашевѣ-то?
-- А что? Не хорошъ, скажешь?
-- Не знаю, я не посмотрѣла на него хорошенько.
-- Напрасно; надобно бы посмотрѣть.
-- А для чего же это?
-- Да такъ.
-- Полно же секретничать, Дарья Лукинична; ты такъ говоришь, какъ-будто бы у тебя было что-то на умѣ?
-- Сказала бы я тебѣ, да боюсь, проговоришься.
-- Ну, вотъ! какъ это можно!
-- Хорошо, такъ и быть; только ты смотри у меня, не проговорись, особенно маменькѣ-то. Вѣдь папенька прочитъ тебѣ этого сосѣда въ женихи.
-- Какой вздоръ! почему это ты знаешь?
-- Почему бы то ни было, а это не вздоръ. Онъ очень на это метитъ, я это навѣрно знаю.
-- Ну, такъ мнѣ что жь за дѣло?
-- Какъ, что за дѣло? Вѣдь у него, матушка, 800 душъ, да вѣдь имѣнье-то какое -- золотое дно! Однимъ медомъ мужики на праздникъ закидаютъ. Все вѣдь богатые...
Вскорѣ послѣ того Анюта подслушала разговоръ мачихи своей съ Вѣрой Дмитріевной, которая говорила точно то же. Все это заставило задумываться Анюту. Илашевъ давно уже возбудилъ ея любопытство. Она знала о немъ еще въ Украйнѣ изъ писемъ своихъ пріятельницъ, которыя всѣ единодушно писали о пріѣзжемъ, какъ о чудѣ, явившемся въ ихъ пустынѣ. Она возвратилась уже съ желаніемъ видѣть это чудо, конечно безъ всякой неблагопріятной для Ладошина мысли, а такъ, изъ ребячьяго любопытства: какъ же не посмотрѣть чуда?
Чудо не замедлило явиться въ Сергіевское, но сначала не произвело особеннаго впечатлѣнія на Анюту. Она нашла даже, что пріятельницы слишкомъ преувеличили достоинства, по обыкновенному пристрастію ко всему новому и особенно петербургскому. Между-тѣмъ, вся дворня толковала уже потихоньку о женихѣ, а Агаша, горничная Анюты, даже и чваниться начала: мы-де за генерала идемъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, Илашевъ былъ славный женихъ для Анюты; 800 душъ,-- заложенныхъ, правда, ну, да у кого же теперь не заложено имѣніе? Коллежскій совѣтникъ и давно уже каммер-юнкеръ. Это ужь не Ладошину чета; никому не стыдно будетъ сказать за кого отдалъ дочку Петръ Алексѣевичъ... Но обратимся къ Анютѣ.
Анюта, какъ мы сказали, сидѣла за пяльцами и мечтала. Теперь уже намъ не трудно будетъ угадать, о чемъ мечтала дѣвушка. Ладошинъ, иногда Илашевъ... А вѣдь онъ пріѣдетъ къ Кортоминымъ, говорила она мысленно, вдѣвая шерсть въ иголку. Я, кажется, довольно ясно вчера сказала кормилицѣ, да и сегодня еще пошлю къ ней Парашу. Какая смѣшная эта Вѣра Дмитріевна: "не имѣй никакихъ сношеній съ нимъ". Какъ-будто бы это было возможно! человѣкъ нарочно познакомился съ кормилицею, съ крестьянкою, чтобъ только знать обо мнѣ! Ну, да что до нея! вѣдь она не узнаетъ... И для чего она говоритъ мнѣ безпрестанно объ Илашевѣ? Что мнѣ до того? Право, мнѣ кажется, что они всѣ съ ума сошли. Папенька прельщается его каммер-юнкерствомъ, какъ-будто бы мнѣ было это чрезвычайно дорого! У этого Илашева такая непріятная улыбка, пренасмѣшливая... Онъ долженъ быть очень золъ. Ни за что не пойду за него... Какъ, право, досадно, что Владиміръ такой чудакъ! Что бы ему не носить волосы, какъ носитъ Илашевъ? Но у Владиміра они не станутъ такъ лосниться. У Илашева необыкновенно-глянцовиты волосы. Это отъ-того, что они очень-черны, да и отъ помады. Надобно сказать Владиміру, чтобъ непремѣнно покупалъ французскую помаду. Мой милый Владиміръ! какъ я люблю его! Конечно, онъ не богатъ, не придворный, не живетъ въ Петербургѣ, а все я ни за кѣмъ не буду, кромѣ его... Какъ бы я желала знать, какой у каммер-юнкера мундиръ; не-уже-ли лучше гусарскаго? Право, здѣсь въ глуши живешь и не видишь ничего... Говорятъ, что у Илашева мундиръ весь шитый золотомъ; какъ, я думаю, хорошо, когда у двора соберутся всѣ придворные! Вѣдь есть же счастливицы, которыя съ самаго рожденія при дворѣ!.. Изъ воображеніи Анюты раскинулся длинный рядъ картинъ: богатыя залы, мраморы, золото, и вездѣ эполеты, аксельбанты, кресты и звѣзды; а дамы?.. длинный шлейфъ изъ темнаго бархата, шитый золотомъ, газовое, усѣянное блестками покрывало, кокошникъ блеститъ брильянтами, какъ зимняя ночь звѣздами... "А что, еслибъ въ этомъ кокошникѣ показаться здѣшнимъ дамамъ, хоть бы Вѣрѣ Дмитріевнѣ, на-примѣръ?" говоритъ Анюта, пріятно улыбаясь мечтѣ своей: "ужь она не такъ измѣнилась бы въ лицѣ, какъ въ послѣдній разъ, когда маменька показывала ей свой новый уборъ. Какъ она завистлива! А маменька ничего не замѣчаетъ. Проста, ужасно проста!.. Ну, а, напримѣръ, написать бы Кортоминой,-- вѣдь и эта хороша!-- "Ma chère, я падаю отъ усталости. Сегодня все утро была при дворѣ. На кокошникъ мой столько нашили брильянтовъ, что и теперь отъ тяжести ломитъ голову; а вечеромъ еще балъ при дворѣ... я танцовала до упаду..."