-- Я сказалъ ему, говорилъ Петръ Алексѣевичъ, не выпуская изъ рукъ пуговицы предводителя:-- что онъ понятія не имѣетъ объ игрѣ; ну, какъ, вмѣсто того, чтобъ провести масть, какъ слѣдовало, вы понимаете?..
-- Совершенно! помилуйте!..
Возлѣ стола съ графинами, недалеко отъ Илашева, Ладошинъ, наливъ рюмку настойки, показывалъ ее издали Илашеву и говорилъ сосѣдямъ, что никогда не пьетъ вина, потому-что вино -- отрава, а настойка -- одно достойное человѣка питье, изобрѣтенное для исцѣленія всѣхъ недуговъ, при чемъ одинъ острякъ назвалъ настойку жизнеподдержательною эссенціею. Противъ большаго дивана, на которомъ сидѣло нѣсколько дамъ, опираясь руками на столъ, еще уставленный остатками завтрака, стоялъ какой-то господинъ, пріѣхавшій изъ губернскаго города, и разговаривалъ съ дамами о Петербургѣ и итальянской оперѣ. Одна изъ дамъ этою весною только-что возвратилась изъ Петербурга; другая слышала Рубини въ Москвѣ, слѣдственно, обѣ страстно любили музыку и были въ состояніи судить о ней. Господинъ, пріѣхавшій изъ губерніи, зналъ и понималъ все, толковалъ о Гризи и Лаблашѣ и скучалъ только тѣмъ, что въ провинціи такъ мало людей, умѣющихъ цѣнить искусство, при чемъ первая дама сказала: "Вотъ ужь въ Петербургѣ -- представьте, что я сама видѣла въ оперѣ дамъ лучшаго круга въ 5-мъ ярусѣ! А въ райкѣ, мнѣ навѣрное говорили, генералы и генеральши -- сплошь." -- Что въ райкѣ! сказала другая: -- я такъ обожаю музыку, что, право, пошла бы выше райка, если можно, ужь если бы нигдѣ не было болѣе мѣста.-- Господинъ, пріѣхавшій изъ губернскаго города, былъ очень-доволенъ.
Вдругъ Катерина Ивановна замѣтила, что первый гость ихъ, Леонтій Андреевичъ, стоитъ въ дверяхъ и въ рукахъ у него -- нѣтъ пирога! Она ужаснулась, окинула глазами комнату, видитъ, что мужъ тихонько сидитъ-себѣ въ уголкѣ и слушаетъ помѣщика-сосѣда, который разсказываетъ ему что-то съ большимъ жаромъ. Катерина Ивановна подбѣжала къ нему.-- Василій Сергѣичъ, помилуй! Извините, сказала она, обращаясь къ гостю, который долженъ былъ замолчать: -- Помилуй, Василій Сергѣичъ! Леонтій Андреичъ -- ты ничѣмъ не хочешь заняться, другъ мой, Леонтью Андреичу не подали пирога.
-- Матушка, ты вѣдь раздавала пирогъ.
-- Это странно, всегда я! Надобно смотрѣть, вы хозяинъ, Василій Сергѣичъ. Подите, сударь.
Лицо Катерины Ивановны, не смотря на мягкій тонъ голоса, имѣло такое повелительное выраженіе, что Василій Сергѣевичъ тотчасъ отправился, не возражая далѣе, и черезъ минуту Катерина Ивановна съ самою пріятною улыбкою уже разрѣзывала горячій, какъ-будто чародѣйствомъ явившійся пирогъ, и подавала гостю огромную часть, говоря:-- Вы, можетъ-быть, смѣетесь надъ нашими деревенскими кулебяками; но попробуйте, отвѣдайте эту, прошу васъ.
-- Смѣюсь? прошу извинить; у меня совсѣмъ не такой дурной вкусъ. Я нахожу, что такой пирогъ имѣетъ свою пріятность, и вы увидите доказательство...
Онъ осмотрѣлся и, замѣтивъ пустое кресло въ ряду между дамами, усѣлся и, какъ-будто нарочно это случилось -- возлѣ Вѣры Дмитріевны.
Катерина Ивановна долго не могла успокоиться. Мысль о подобной оплошности приводила ее въ отчаяніе. Забыть такого гостя, какъ Илашевъ! каммер-юнкера! Она простить этого не могла Василью Сергѣевичу и даже черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того, вспоминая этотъ несчастный случай, чувствовала, что кровь бросалась ей въ голову.
Между-тѣмъ, пришли священники съ крестомъ; потомъ крестьяне съ поздравленіями; многіе изъ гостей послѣдовали за хозяевами на крыльцо, гдѣ ожидалъ ихъ староста со всѣмъ міромъ; другіе усаживались за карты. Дамы начинали уже думать объ обѣденномъ туалетѣ, а Вѣра Дмитріевна еще бесѣдовала съ сосѣдомъ. Наконецъ, и она замѣтила, что ей пора также подумать о своемъ нарядѣ.
-- Счастливо ли охотились, Владиміръ Григорьичъ? сказала она, остановясь мимоходомъ противъ Ладошина, который стоялъ въ дверяхъ съ картою въ рукахъ и разговаривалъ съ какимъ-то пріятелемъ.
-- Не могу похвалиться.
-- Что же это? такой необыкновенный охотникъ! Развѣ дичи мало?
-- Нельзя сказать, какъ и прежде; но счастье не равно. Сегодня удача мнѣ, а завтра другому. Все перемѣнчиво и переходчиво, Вѣра Дмитріевна.