Выбрать главу

 Между многими знатными домами, гдѣ былъ представленъ Илашевъ, онъ былъ принятъ въ домѣ князя Баксанова -- того самого, у котораго воспитывалась Софья Павловна. Князь, какъ мы знаемъ, былъ богатъ, въ связяхъ и на хорошей дорогѣ по службѣ. У него были двѣ уже взрослыя дочери. Илашевъ, который отъ времени до времени присматривался и къ богатымъ невѣстамъ и къ батюшкамъ, на которыхъ можно было бы опереться на скользкомъ паркетѣ придворныхъ залъ, замѣтилъ не безъ удовольствія, что его принимаютъ у князя съ особенною любезностью. Въ высокой своей житейской мудрости онъ безъ труда сообразилъ, что для него будетъ не безвыгодно войдти въ родство съ такимъ домомъ, и началъ прилежно посѣщать князя. Исканія его были приняты благосклонно, такъ-что въ цѣломъ городѣ заговорили о помолвкѣ Илашева. Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ былъ представленъ какъ женихъ молодой княжнѣ и получилъ ея слово; только по нѣкоторымъ домашнимъ обстоятельствамъ князь не хотѣлъ объявлять о помолвкѣ и отложилъ свадьбу на годъ. Княгиня на этотъ годъ уѣхала съ невѣстою за границу, а Илашевъ отправился съ порученіемъ въ губернію.

 Въ это-то время Леонтій Андреевичъ явился въ сосѣдствѣ Вѣры Дмитріевны. Вы находите, можетъ-быть, что отношенія его къ прекрасной вдовѣ были нѣсколько-безнравственны въ его положеніи? Я думаю, что онъ и самъ не сталъ бы спорить. Это былъ одинъ изъ тѣхъ грѣховъ, въ которыхъ любятъ каяться и раскаиваться. Не то, чтобъ Илашевъ былъ какимъ-нибудь Ловеласомъ; нѣтъ, Ловеласы невозможны въ наше время и при нашихъ нравахъ. Намъ недосугъ, да и лѣнь терять столько времени и трудовъ для того только, чтобъ пріобрѣсти благосклонность женщины, какъ бы ни была прекрасна эта женщина. Однакожь, Илашевъ былъ и не изъ такихъ, которые готовы отворотиться отъ счастія, когда оно само идетъ къ нимъ на встрѣчу. Прекрасная женщина, въ какомъ бы состояніи ни была она, всегда имѣла цѣну въ глазахъ его и право на его вниманіе, особенно, если эта женщина такъ снисходительна и любезна, какъ Вѣра Дмитріевна. Впрочемъ, любовь къ прекрасной сосѣдкѣ, если можно назвать этимъ именемъ чувство Илашева, не могла быть опасною для его невѣсты, потому-что совершенно подчинялась разсудку и, смотря по обстоятельствамъ, была страстна, взъискательна, холодна и стремительна. Другое дѣло -- Софья Павловна. Конечно, Вѣра Дмитріевна была... какъ-бы сказать? увлекательнѣе своей пріятельницы; но, благодаря разсказамъ услужливыхъ друзей, красота ея очень-недолго сохраняла настоящую цѣну въ глазахъ Илашева, такъ-что эта побѣда, въ послѣдствіи времени, очень уже посредственно льстила самолюбію господина каммер-юнкера, а это много значитъ въ подобныхъ дѣлахъ. Къ-тому же, Вѣра Дмитріевна занималась какими-то матримоньяльными притязаніями, что показалось даже смѣшнымъ Илашеву. Принять эту женщину, еслибъ она пошла къ нему на встрѣчу, съ сердцемъ, очищеннымъ отъ прежнихъ заблужденіи безграничною къ нему любовію; подать ей руку, когда она обратила бы къ нему страстный, умоляющій взоръ; наконецъ, осчастливить ее искрою любви, бѣдною платою за бездну самоотверженія -- это ужь такъ и быть; можетъ-быть, къ этому-то и шелъ господинъ каммер-юнкеръ путемъ, имъ избраннымъ; но на бѣду или на счастіе прекрасной вдовы, онъ встрѣтилъ на распутіи Софью Павловну. Мы видѣли, что онъ обратилъ на нее вниманіе потому только, что ему на нее указали; но она должна была возбудить его любопытство. Илашевъ хвалился, что зналъ хорошо женщинъ; онъ, какъ самъ говорилъ, изучилъ ихъ во всѣхъ возможныхъ оттѣнкахъ кокетства; даже, думаю, могъ бы классифировать ихъ, какъ классифируютъ раковины или букашекъ, и конечно пріобрѣлъ бы славу не хуже какого-нибудь Ламарка или Бланвиля, еслибъ только захотѣлъ привести въ систему свои глубокія свѣдѣнія по этой части; но Софья Павловна, какъ показалось ему, отличалась отъ всѣхъ извѣстныхъ ему типовъ. Въ ней нашелъ онъ то, что начиналъ уже почитать баснею прежнихъ вѣковъ, какимъ-то философскимъ камнемъ нашего времени: истинное чувство и неподдѣльную чистоту нравовъ. Онъ не спрашивалъ, что такое была эта чистота нравовъ,-- слѣдствіе ли твердыхъ правилъ, посѣянныхъ воспитаніемъ и добрыми примѣрами, или случайность, можетъ-быть, плодъ уединенной жизни, можетъ-быть, гордости или даже отсутствія соблазна; дѣло было въ томъ, что Софья Павловна дѣйствительно была чужда порока, что имя ея до-сихъ-поръ произносилось въ обществѣ съ уваженіемъ, подобающимъ женщинѣ безупречной; что въ чистомъ взорѣ ея отражалось все ея прошедшее, свѣтлое, ясное, какъ повѣсть младенческой жизни. И эта женщина любила его, его перваго вводила въ святилище души своей, въ немъ одномъ искала счастія, которое такъ щедро обѣщаетъ намъ жизнь въ дни нашей молодости!.. Прибавимъ къ этому, что Софья Павловна была дѣйствительно хороша, и, что еще болѣе, соединяла въ себѣ то условное изящество формъ, котораго съ такою разборчивостью ищетъ избалованный вкусъ. Ея плечи, маленькая ножка, рука какъ на рафаэлевой картинѣ,-- все это удивительно говорило воображенію и придавало ей, посреди ея провинціальной гостиной, видъ знаменитости, низведенной рокомъ. Мудрено ли, послѣ этого, что Илашевъ нашелъ ее образцомъ совершенства? Мы вообще любимъ преувеличивать опасность, которую одолѣли, и достоинства женщины, которой нравились: это возвышаетъ собственное наше достоинство. Илашевъ, послѣ вечера, проведеннаго съ Софьею Павловною въ степи, былъ увѣренъ, что открылъ сокровище, рѣдкій цвѣтокъ, какой еще никогда не поражалъ взоры знатока: подлинно, было отъ чего закружиться головѣ! Но Илашевъ былъ человѣкъ опытный, привычный; ему смѣшно было бы позволить себѣ закружиться отъ женщины, какъ какому-нибудь новичку. Илашевъ нашелъ только достойнымъ себя оцѣнить, понять эту женщину и заняться ею; иначе это было бы неблагодарностію за любовь такого милаго созданія. Теперь, сидя передъ каминомъ и вдыхая запахъ благовонной сигары, онъ любилъ развивать въ воображеніи своемъ маленькій романъ, который судьба приготовила ему въ глухой степи, гдѣ ждалъ онъ одной скуки. Онъ улыбался, слушая мысленно милый лепетъ любви, принимая робкія ласки прекрасной провинціалки, посвященной имъ въ тайну счастія. Иногда обращался онъ мысленно на прошедшее, гдѣ представлялась ему Вѣра Дмитріевна раздраженная, въ слезахъ... Въ одно утро, когда, занимаясь такимъ образомъ, онъ съ особенною любовію ласкалъ свой степной романъ, вошедшій каммердинеръ подалъ ему связку писемъ, привезенныхъ съ почты.