-- Не-уже-ли вы никогда не выходите въ садъ полюбоваться лунной ночью? продолжалъ онъ.
-- Да... Анюта поставила чашку на подносъ, который держалъ передъ нею человѣкъ, и хотѣла наливать сливки.
-- Барышня... вѣдь это... гостю-съ, прошепталъ человѣкъ.
Анюта поставила молочникъ на столъ.
-- Барышня! сливки-съ...
-- Господи Боже мой, да что ты?
-- Сливки изволили забыть-съ.
Мавра Даниловна вступилась въ дѣло и поставила молочникъ на подносъ.
-- Да, продолжала Анюта, накладывая сахаръ въ другія чашки:-- теперь съ-тѣхъ-поръ, какъ бабушка здѣсь, я выхожу иногда походить... съ Агаѳьей Ивановной... когда бабушка заснетъ...
Лицо Ладошина выразило необыкновенное удовольствіе.
-- И прекрасно дѣлаете, сказалъ онъ:-- воздухъ такъ хорошъ... это очень-здорово...
Въ это время Татьяна Васильевна громко позвала его.
-- Не правда ли, Владиміръ Григорьичъ, что Софьюшка сегодня необыкновенно-блѣдна! сказала она.-- Право, мнѣ кажется, что она нездорова.
-- Я всегда блѣдна, тётушка.
-- Да не такъ же. Это правда, что ты часто пугаешь меня своею блѣдностью; но сегодня это ужь изъ-рукъ-вонъ, не правда ли, Владиміръ Григорьичъ?
-- Софья Павловловна, можетъ-быть, въ-самомъ-дѣлѣ нездорова?
-- Головная боль, но совершенно-незначащая. Я не знаю, что это такъ тревожитъ тётушку.
-- Признаюсь, не люблю блѣдныхъ лицъ. Она обратилась къ Анютѣ, которая, не замѣчая того, заботливо наливала въ чашки, наклона личико, въ-самомъ-дѣлѣ въ эту минуту румяное, какъ заря. Татьяна Васильевна съ торжествующимъ видомъ взглянула на дѣвушку, потомъ на Софью Павловну и, обращаясь къ Ладошину, продолжала:-- люблю свѣжія личики. Что дѣлать! выросла и состарѣлась въ деревнѣ.
Ладошинъ былъ въ довольно-затруднительномъ положеніи.
-- Свѣжесть уже тѣмъ мила, что она признакъ здоровья, сказалъ онъ...
-- И веселаго, открытаго нрава, примолвила Татьяна Васильевна.
-- Я не знаю, были ли вы на экспозиціи 18.. года, продолжалъ Ладошинъ, обращаясь къ Софьѣ Павловнѣ и какъ-будто не вслушавшись въ послѣднія слова Татьяны Васильевны: -- тамъ былъ портрету дамы необыкновенно-блѣдной, но столько выразительной, что передъ нимъ всегда была толпа...
-- Можетъ-быть, знатная какая, замѣтила Татьяна Васильевна.
Софья Павловна улыбнулась.-- Или портретъ работы хорошаго художника? Вы не помните...
-- Вотъ ужь вздоръ-то, сказала Татьяна Васильевна.-- Ваши хорошіе художники иногда такъ пишутъ, что просто ни на что не похоже. Кисть хороша! да мнѣ-то что до этого? По мнѣ было бы похоже. Вотъ я отдала мальчика къ живописцу,-- я терпѣть не могу держать дворовыхъ ребятишекъ дома; были двое сиротокъ; я и отдала одного къ сапожнику въ годы, другаго къ живописцу: вѣдь все дома нужно. Этотъ живописецъ написалъ портретъ нашего священника приходскаго: ну, просто живой. Мнѣ говорятъ, что это гадко написано. Ахъ, мои батюшки! да мнѣ-то что за дѣло, если всякій, кто ни взглянетъ, въ мигъ узнаетъ?
-- Я не знаю, что вамъ вздумалось отдавать живописному учиться, Татьяна Васильевна, замѣтилъ одинъ изъ гостей.-- Это совсѣмъ не выгодное ремесло.
-- Э, батюшка! въ домѣ все нужно; я люблю, чтобъ все дѣлалось дома. Это вѣдь ныньче все у Нѣмцевъ, да у Нѣмцевъ. Мы старинные къ этому не привыкли.
-- Да вотъ у Кортоминыхъ недавно сдѣлали дрожки-пролётку дома, а право, не хуже нѣмецкой работы. Превосходныя!
-- Немножко-тяжеленьки, замѣтивъ Ладошинъ.
-- Да что же-съ? Лошади есть. А по нашимъ дорогамъ, легонькія-то, смотришь, и не годятся. Вотъ петербургскія-то, какъ у Леонтья Андреича намеднясь: поѣхалъ черезъ гать, а они и кракъ!
Софья Павловна вздрогнула и еще ниже опустила къ пяльцамъ голову.
XXI.
Ни одно облако не закрывало темнаго осенняго неба, усѣяннаго миріадами звѣздъ, когда неполный уже мѣсяцъ, поднимаясь изъ-за окраины степи, косвеннымъ, невѣрнымъ лучомъ проникъ въ чащу сада, еще сохранившаго пышныя осеннія одежды. Въ это время, стуча по каменному помосту, подъѣхалъ къ крыльцу тарантасъ Ладошина и остановился, потомъ опять застучалъ, покатился, и скоро все замолкло. Люди начали тушить огни; Татьяна Васильевна, проводя любезнаго гостя, пошла въ свою комнату, опираясь на руку Мавры Даниловны, и на порогѣ остановилась, чтобъ проститься съ Софьею Павловною и Анютою, которыя казались очень-у томленными.
Въ это самое время, молодой человѣкъ, закутанный въ плащѣ, пробирался темною боковою аллеею къ садовой калиткѣ, служившей входомъ для тѣхъ, которые не хотѣли бы идти въ садъ черезъ комнаты и террасу, сходившую въ цвѣтникъ.
Изъ калитки показались двѣ тѣни и осторожно пошли по той же аллеѣ, тихо пробираясь между кустарниками.