Ладошинъ былъ не хорошъ собою, но и не безобразенъ. Онъ былъ средняго роста, съ широкими плечами, и вообще могъ скорѣе обратить на себя вниманіе силою мускуловъ, чѣмъ красотою формъ. Одѣвался онъ нѣсколько на свой фасонъ, что, однакожь, въ немъ не было смѣшнымъ. Можетъ-быть, особенно не понравились бы въ немъ живописцу или скульптору его маленькіе глаза, очень-поднятые на углахъ къ вискамъ, что, вмѣстѣ съ выдавшимися широкими скулами и вѣчнымъ загаромъ на охотѣ и по брызгамъ и по порошѣ, сильно напоминало калмыцкій типъ; однакожь, все это вмѣстѣ было не совсѣмъ-дурно, тѣмъ болѣе, что смягчалось быстрымъ и умнымъ взглядомъ, и веселою улыбкою прямодушнаго человѣка, которая каждый разъ открывала два ряда прекраснѣйшихъ зубовъ.
На этого-то человѣка Татьяна Васильевна и обратила свое вниманіе, и вотъ какъ это случилось.
Владиміръ Григорьевичъ былъ уже лѣтъ около тридцати, но до-сихъ-поръ никто не замѣчалъ въ немъ ни малѣйшей склонности къ женитьбѣ, и всѣ ласки матушекъ и бабушекъ, всѣ стрѣлы губернскихъ и уѣздныхъ красавицъ оставались тщетными. Вообще женщины, если не въ цѣпи творенія, то по-крайней-мѣрѣ въ обществѣ, были для него до-сихъ-поръ существами совершенно-лишними. Пріѣхавъ въ городъ, Владиміръ Григорьевичъ дѣлалъ всѣмъ визиты, да этимъ и ограничился,-- ни въ одномъ домѣ не сдѣлался короткимъ, нигдѣ не бывалъ дальше кабинета хозяина, разумѣется, кромѣ званыхъ праздниковъ и карточныхъ вечеровъ. У Татьяны Васильевны былъ онъ наряду со всѣми, не смотря на то, что она была другомъ его матери. Но молодые люди помнятъ ли дружбу стариковъ! Татьянѣ Васильевнѣ это было очень-непріятно, даже горько; да дѣлать было нечего. Какъ вдругъ, по прошествіи пяти или шести лѣтъ, Владиміру Григорьевичу вздумалось вспомнить старинныя материнскія связи и пріѣхать къ Татьянѣ Васильевнѣ. Его приняли довольно-сухо; но видно на этотъ разъ нѣжность къ памяти матери была такъ сильна, что онъ не обратилъ вниманія на пріемъ, пріѣхалъ въ другой и въ третій разъ; его пригласили на преферансъ; онъ не замедлилъ явиться, сѣлъ играть, наставилъ ремизовъ, проигрался, насмѣшилъ старушку и ея гостей, и получилъ приглашеніе постоянно уже, на всѣ вечера, когда только ему вздумается.
Это было въ то самое время, когда Сарапаевы уѣзжали въ Москву по дѣламъ, а Анюта оставалась у бабушки. Татьяна Васильевна жила не совсѣмъ-весело для молодой дѣвушки. Домъ у нея былъ прекрасный, но принимала она мало,-- разумѣется, по визитамъ принимала весь городъ; по обыкновенно у нея было свое общество: старшій совѣтникъ губернскаго правленія съ женою и тёщею; секретарь дворянскаго собранія, за которымъ обыкновенно посылали, когда не доставало четвертаго; предсѣдатель гражданской палаты, искренній другъ Татьяны Васильевны, и еще нѣсколько столько же почтенныхъ особъ, да докторъ два раза въ день. Все это очень-полезныя знакомства, но не совсѣмъ же достаточно-пріятныя для молодой дѣвушки, и потому появленіе Ладошина было принято съ большимъ удовольствіемъ. Все-таки это было новое, хотя и калмыцкое лицо. Къ-тому же, онъ такъ смѣшно разсказывалъ бабушкѣ объ исправникѣ, о секретарѣ уѣзднаго суда, объ Аннѣ Степановнѣ и Степанѣ Сидоровичѣ! Конечно, когда входилъ новый и особенно-значительный гость, Владиміръ Григорьевичъ переставалъ говорить; но тогда для Анюты бывало едва-ли не веселѣе еще. Бабушка занималась значительнымъ гостемъ, а Ладошинъ подсаживался къ пяльцамъ внучки и въ-полголоса опять умѣлъ занять ее, но теперь уже не анекдотами.