Выбрать главу

Сириус отстраняется, чтобы пропустить её вниз, но недостаточно, совсем недостаточно. Гермиона протискивается мимо, как бы невзначай задевая его живот и обнаженное предплечье — рукава рубашки он обычно закатывает. Она слышит, что его дыхание прерывается, но спокойно идет дальше — на второй этаж, в ванную комнату из черного мрамора, красивую в своей отталкивающей холодности. Приходится повоевать со строптивыми кранами, но горячая вода все же начинает литься, глухо ударяя по холодному камню.

Она не носит мантии в доме, поэтому просто стягивает кофту и небрежно бросает её на сушилку к полотенцам, принимаясь за джинсы. Бюстгальтер отправляется вслед за ними. Гермиона неторопливо стягивает трусики. Дверь открыта, она стоит спиной к ней, не предпринимая попыток обернуться. Легкий сквозняк холодит обнаженную кожу, тяжелый взгляд скользит по телу. Ей не надо кокетничать и соблазнительно изгибаться, это лишнее.

Волосы отказываются подчиняться резинке, и Гермиона воюет с ними с минуту, пока кончики пальцев не касаются изгибов её позвоночника. Он молчит, она не двигается, дверь с тихим скрипом захлопывается. Теперь они в ловушке. Но кто из них кого поймал?

Сириус смелеет и проводит ладонями по ребрам, мягко шагая ближе. Теперь между ними какие-то сантиметры, а его руки накрывают грудь. Соски напряжены и чувствительны, и она не может сдержать короткий вздох. Видимо, он принимает его за согласие и наконец-то прижимает её к себе, практически взрыкивая в нетерпении. Его одежда на месте, но это не имеет никакого значения: дыхание опаляет щеку, он сминает грудь одной ладонью и без промедления разводит её бедра другой, притягивая и раскрывая.

Гермиона подчиняется ему с готовностью, непроизвольно постанывая, когда его пальцы скользят между складок, задевая клитор. Сириус нависает над ней, опутывает, как удав кролика. Его член упирается ей в ягодицы — это первый стояк, который она чувствует подобным образом, но не нужно быть гриффиндорской заучкой, чтобы идентифицировать его верно даже сквозь ткань. Он влажно целует её в висок и трогает-трогает-трогает, будто хочет коснуться всего и сразу одновременно. От этих жадных ласк она млеет и трется об него, зная, что возбуждает ещё сильнее.

Его пальцы оказываются в ней и уже само это чуть не доводит её до края, но Сириус и не думает останавливаться. Он облизывает и прикусывает кожу на шее и плече и мучает соски, причиняя боль и наслаждение одновременно. Гермиона стонет в голос, нарушая замершую тишину мрачного дома, лишь немного сглаживаемую шумом бегущей воды. Быстрее! Глубже! Он практически держит её над полом, насаживая на пальцы, сдавливая ребра. А она почти забывает, что девственница, когда извивается в его руках, теряя последнее самообладание и чувство равновесия.

Но Сириус, очевидно, знает и помнит об этом. Он не собирается брать её прямо здесь и сейчас то ли из-за неуместного благородства, то ли потому, что сам перевозбужден и не хочет возиться. Поэтому придерживает её под грудью, ослабевшую и потерявшуюся, не давая упасть, и расстегивает, наконец, собственные штаны. Его отчетливо дрожащая кисть помогает ей обхватить член, сжимая пальцы поверх и направляя. Гермионе не очень удобно отводить локоть в сторону, но ему тоже нужна разрядка. Это не занимает много времени, и горячая липкая сперма пачкает их ладони.

Сириус уходит так же, как и пришел, она не оборачивается.

*

Когда во время операции по вызволению Гарри из дома с Тисовой улицы он погибает, это воспринимается ею так естественно, как будто так и должно было быть. Как будто он и не возвращался из Азкабана, не сбегал из заточения в Хогвартсе, не выживал в Отделе тайн. Как будто его никогда не было.

Гермиона видит, что Гарри рвет на части, но сама не может проронить и слезинки. Их жизни, её жизнь… Без него ничего не меняется. Они все так же на грани, вынуждены бежать, сражаться, выживать. С одной лишь разницей: теперь она может представить его руки на своем теле. И это останется с ней навсегда.