Ну, одним словом — постарался и чувствую удовлетворение.
Madame, я не могу прислать Вам копии, т. е. Жоржу — ибо Вы хитрите <…> весь его «зуд» <…>
Жорж пишет, что, верно, я притворяюсь «бедным, больным старичком». Нет, я сейчас развалина и не знаю, что это, а если это все грипп, то Ваши уверения, что от гриппа молодеют, не вполне соответствуют истине: ибо я и на вид стал совсем <…>
обычно. Что Ваш Amigo Peseta? Я никак не могу понять, что приятного в том, что нравишься. Для меня, в редких случаях моей практики, это всегда было только неприятностью. Пожалуйста, пишите.
Ваш Г. А.
40. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
Manchester
2 марта 1958
Дорогой и бесценный друг Madame
Не может того быть, чтобы я Вам не ответил. Впрочем, не помню. Но en principe[318] — не может быть, ибо отвечаю всегда, да на старости лет стал вообще всем отвечать. Вам тем более и особливо. Вот, теперь у меня даже дружеская переписка с Оцупом[319]. Он мне прислал книжку[320], я написал статейку (Тютчев[321]) — ну, и пошло. Даже Диана шлет поклоны. Он хочет в апреле, когда я буду в Париже, свидеться «посидеть». Боюсь, что опять получатся в море корабли, но вообще-то, «перед тем, как умереть, надо же поговорить»[322]. И со всеми наладить нерушимый мир.
Madame, Ваш испанец лучше, чем я думал. Мне его жаль. Вы его терзаете и наслаждаетесь игрой, а он страдает. Я бы ему все объяснил насчет Вас, «брось, дорогой товарищ, все равно ничего не выйдет». Вот у него были заплатки на коленях, а Вы возмутились: ну, заплатки, — et apres tout?[323] Мне трудно Вам все это сказать как надо, но хоть раз-то погладьте его по голове, «руки на плечи» и так далее. Впрочем, он и самоуверен: «vous etiez heureuse aupres de moi»[324] или что-то вроде. Как это понять? Кстати, лучше вспомните какого-то умного человека: «l’amour est une chose, le bonheur en est une autre»[325]. Очень верно. Процитируйте ему это, в назидание.
Гуль прислал письмо с восторгом по поводу моей статьи о Жорже. Карповичу будто бы тоже очень понравилось[326]. Действительно, не статья, а бонбон. А Водов мне пишет, что Гуль едва ли будет доволен моим отзывом о его «Скифе»[327]. Но этот «Скиф» такая дрянь, что мне было тошно читать, будто как в Рязани одеваются по последней моде и шику. Я выжал из себя все что мог, дабы не ссориться.
А «Н<ового> журнала» у меня до сих пор нет, и стихов Ваших[328] я поэтому не видел. Вероятно, они послали в Париж, как уже бывало, а консьержка моя книги маринует.
Ну, вот — все. Я в большой меланхолии, pour ainsi dire[329] метафизической, вроде Льва Толстого или Байрона в Греции. Что, зачем, куда, к чему, почему? Да и морщины к тому же сильно усилились, до невероятия, так что «пора, мой друг, пора!». Правда. В Париже бывает суета сует, а тут, при моей монастырской жизни, все яснее. У меня есть две строчки на этот предмет, кстати, хорошие, — о пьянице, который утром приходит в себя:
начинается рассвет.
При Вашей суетной натуре это Вам, конечно, недоступно. Вот, еще раз: не могу понять, какое Вам удовольствие от испанских страстей, буде Вы их не разделяете?
А у Жоржа мне непонятно, что он читает детективные романы. Я не мог дочитать ни одного, никогда. Между прочим, я в статейке выразился, что мы люди очень разные, но вышло, что он лучше меня. А на деле — неизвестно.
Простите, Madame, за радотаж. Я стою у столика, вроде аналоя, как Гоголь, — и пишу стоя, отходить не хочется, ну вот и пишу всякую чушь. Не взыщите, дорогой друг и ангел. Кстати, мой ангел демобилизовался, и я не могу ему домой писать, опасаясь родительских подозрений. Если же poste restante[331], то еще хуже, п<отому> что он письмо потеряет, его подберут — и получится совсем скандал: почему не домой пишет?! Ну, вот и посудите сами.
До свидания. Если когда-нибудь мы прославимся и письма наши будут изданы, что подумают потомки? Все ведь может случиться, вот Зайцев недавно написал, что я «по звуку» похож на Чехова[332], и я растрогался. М. б., и правда, не совсем болван, хотя скорее — совсем.
Пожалуйста, пишите, и об испанце, и обо всем. Я собираюсь в Париж к 20 марта, так что рассчитайте, куда писать. Жоржу шлю всякие приветы-поклоны, как обычно, только пусть читает Платона, а не Агату Кристи или другой хлам. Кстати, Вы спрашиваете о Sainte-Beuve[333]. Я чрезвычайно обожаю Sainte-Beuve’a, считаю себя его учеником и подражателем, хотя он иногда бывал туп и, например, в Бодлере не понял ничего.
Ваш Г. А.
41. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
<на бланке Манчестерского университета> 11/III-58
Bien chere Madam, отвечаю, как видите, немедленно
Отчего Вы не написали, что с Жоржем? «Еще неизвестно». Но голова, печень, живот — что? И сколько он пробудет в больнице? Я вижу, что Вы взволнованы, и очень сочувствую.
Теперь о делах.
На что именно нужны деньги? Для лечения сейчас или для переезда в другое место, совсем из этого дома? Я понимаю, что деньги нужны всегда и для всего, но надо же объяснить другим, а другие насчет денег тупы или притворяются тупыми.
Сделать подписку в газете — бессмысленно, да и едва ли Вейнбаум согласится. Они именно сейчас делают сбор на Лит<ературный> фонд, как раз для помощи писателям, и, значит, отдельные случаи включаются в общие. Собрали уже около 10 т<ысяч> долларов и соберут еще. Подписка о Жорже отдельно, даже если Вы Вейнбаума уломаете, кроме клянчания и позора ничего не даст, т. е. даст гроши. Недавно собирали на Гребенщикова, у которого удар, — и собрали что-то позорное (30 долл<аров>, кажется). Вы скажете — это на Жоржа, но в Америке Гребенщиков — Лев Толстой. Еще был случай с женой Зайцева, тоже удар. Им Вейнбаум написал: «только через Фонд», и Фонд им помогает, т. к. она больна до сих пор.
Так вот: если деньги нужны для лечения, то пишите Вейнбауму (Марк Ефимович) и Полякову, а я напишу обоим, кроме того, от себя, хотя они просили никогда ни за кого не «заступаться». Но я напишу, что случай исключительный. Сейчас в Фонде есть деньги, больше, чем бывало.
Если Вы хотите переехать из Hyeres, то куда? Если жить частной жизнью, скажем, в Париже, то никакой подписки, никакого Фонда на это не хватит, и то, что Вы пишете о «позоре эмиграции», ничего не поможет. Да, позор эмиграции, но эмиграция предпочитает быть опозоренной, а денежки попридержать, если понимаете, душка! Но вот другое: если Вы хотите еще раз попытаться переехать в дом под Парижем, то пришлите мне какую-нибудь attestation или вроде от главного иерского доктора, и я еще раз поеду к Долгополову, попытаюсь его уговорить. Может быть, он наконец размякнет. Еще совет: напишите Вере Н<иколаевне> Буниной, расскажите, спросите, как быть, — она маг и волшебник по части сборов, хотя сильно сдала. Если я ей скажу, будет не то: Вы — психолог, сами знаете, что когда человека просят прямо, то действует иначе, чем через другого.
Вот единственное, что мне приходит в голову. Не думайте, что я от чего— либо уклоняюсь: нет, я заранее на все согласен, но согласен на то, что может дать результат, а не на бессмыслицу. А главное — Вам ведь не 20 дол<ларов> нужно, а побольше и надолго. По-моему, лучше — еще раз подействовать на Долгополова. Кстати, в Gagny нет Кровопускова, он умер, м. б., там теперь было бы легче… (Но вот соображение a cote[334]: как же будет с Amigo, если бы Вы уехали? И хватит ли Вашей бессердечности его оставить?!)
319
С Н.А. Оцупом Адамович познакомился еще до революции в Петербурге, и до самого конца их связывали приятельские отношения, несмотря на несколько скептическое отношение Адамовича к литературному дарованию Оцупа. Адамович неизменно высоко отзывался в печати о стихах Оцупа, защищал его интересы в редакциях. Например, в 1925 г., когда в редакции «Звена» возникли сомнения, печатать ли статью Оцупа, в письме редактору «Звена» М.Л. Кантору Адамович счел необходимым «заступиться за моего знаменитого друга» (Hoover. Gleb Struve Papers). Но в частной переписке позволял себе более резкие суждения.
320
Оцуп совместно с профессором Андре Мазоном выпустил книгу избранных стихов Ф.И. Тютчева в переводах Шарля Саломона на французский язык (Tiouttchev F.I. Poesies choisies / Publiees en russe avec introd. et notes par N. Otzoupe; trad, en francais par C. Salomon; precedees dun av.-prop. par A. Mazon. Paris: Institut d’Etudes slaves, librairie H. Didier, 1957).
321
Адамович Г. Тютчев по-французски// Русская мысль. 1958. 18 февраля. № 1175. С. 4–5. Оцуп, однако, вступил в полемику со статьей Адамовича: Оцуп Н. О «Тютчеве» и о Тютчеве // Там же. 27 мая. № 1217. С. 4–5.
322
В стихотворении из «Посмертного дневника» под названием «Мне уж не придется впредь…» (1958) Георгий Иванов процитировал эти строки из собственного стихотворения «Перед тем, как умереть» (1930), чуть изменив их порядок. Адамович приводит вариант 1958 г.
326
18 февраля 1958 г. Гуль писал Адамовичу: «Спасибо за статью о Г. Иванове. Статья, по-моему, очень хороша со всех точек зрения: и как написана, и как должна быть воспринята тем, о ком она написана. Уверен, что Г<еоргий> В<ладимирович> и И<рина> В<ладимировна> будут очень довольны и низко Вам поклонятся. Хотя в этой области предсказывать что-нибудь всегда трудно… иногда бывают неожиданности. Статья тут же пошла в набор. (Сначала я послал в Кэмбридж М.М. Карповичу, и он тоже сказал — (мы с ним переговариваемся постоянно по телефону) — “прекрасно написана статья”.)» (Beinecke. Roman Gul' Papers. Gen MSS 90. Box 18. Folder 412).
327
Книга Р.Б. Гуля «Скиф» (Берлин: Петрополис, 1931) в 1958 г. вышла в новом, переработанном издании под названием «Скиф в Европе: Бакунин и Николай I» (Нью-Йорк: Мост, 1958). В отзыве Адамович писал: «Повесть свою Роман Гуль написал по образу тех “художественных биографий”, которые стали в наш век распространенным литературным жанром. По-видимому, забота художественная была у него даже на первом плане: действие развивается скачками, исторические эпизоды то освещены исключительно ярко, то, наоборот, оставлены в полутени, кое-где вступает в свои права и воображение, — словом, с историческим материалом у автора обращение своенравное и властное. Да и самый стиль его, нервный, прерывистый до крайности “импрессионистический”, не похож на стиль и язык исторического исследования» (Адамович Г. Скиф в Европе // Русская мысль. 1958.27 февраля. № 1179. С. 4–5). Гуль статьей остался удовлетворен и написал Адамовичу 11 апреля 1958 г.: «Искренне благодарю, статья очень интересная и полезная, хотя, конечно, о Людовике 14 Вы написали в ней больше, чем обо мне» (Beinecke. Roman Gul’ Papers. Gen MSS 90. Box 18. Folder 412).
328
В № 8 51 «Нового журнала» были опубликованы стихотворения Одоевцевой «Средиземноморской ад» и «Скользит слеза из-под закрытых век…», в № 52 — стихотворение «Ночь в вагоне». Получив эти номера «Нового журнала», Адамович написал на них рецензию, начав с разбора стихов, в том числе и стихов Одоевцевой (Адамович Г. Новый журнал. Книги 51–52 // Русская мысль. 1958.5 июня. № 1221. С. 4–5.).
330
Из стихотворения Адамовича «Патрон за стойкою глядит привычно, сонно…», написанного в конце 1920-х гг. Впервые опубликовано под названием «Рассвет» в «Современных записках» (1929. № 40. С. 239).
332
В статье Б.К. Зайцева «“Творчество из ничего”: Вновь Чехов»: «Г.В. Адамович, сам близкий внутреннему “звуку” Чехова, настоящему звуку, а не предвзято ему навязанному» (Русская мысль. 1958.15 февраля. № 1174).
333
Сент-Бёв Шарль Огюстен (1804–1869) — французский критик и поэт, печатавший в «Ревю де дё монд» («Revue de deux mondes») этюды о французских писателях, составившие пятитомные «Литературно-критические портреты» (1836–1839). С 1849 г. на протяжении двух десятков лет писал для парижских журналов критические статьи, которые печатались по понедельникам и позже составили многотомную серию «Беседы по понедельникам» («Causeries du lundi»; 1851–1862) и ее продолжение «Новые понедельники» («Nouveaux lundis»; 1863–1870).