Ваш Г. А.
13. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
104, Ladybarn Road Manchester 14 20янв<аря19>56
Chere Madame et amie Только собирался я Вам писать, а сегодня пришло письмецо от Вас. Спасибо. Лекарство пришлю, не щадя затрат, только пошлю простым, а не заказным, т. к. при заказном тут надо ставить пять печатей и все прочее. Надеюсь, дойдет и так. От каких это немощей? Я в Манчестере уже три дня, дождь льет такой, что тошно смотреть.
Вы спрашиваете про Париж. Что же, провел я время недурно, вращаясь в сливках общества. Ninon — plus amoureuse que jamais[131], хотя и говорит, что «страсть перегорела», а осталась чистейшая дружба. «Снежная поляна»[132], действительно, лучше других ее произведений, хотя и напоминает те рассказики, которые лет 40 назад мы с Жоржем сочиняли для Бонди[133]. Она, между прочим, требует, чтобы я написал статью об «Аризоне», а кроме того, устроил ее в «Опыты». У нее драки с Лялей, не знаю точно, из-за чего, но под русский Новый год я у нее пиршествовал вместе с Водовым[134] и той же Лялей, и все было мирно. Водов все говорил о «перестройке» газеты под «Последн<ие> новости», но пока к нему мало кто идет.
Из литературных событий был доклад Оцупа у Гингеров: высокопарная чепуха, со ссылками ежеминутно на Пушкина и Гумилева, двух главных мэтров, а смысл тот, что с тех пор, как погибли «Числа», погибла и русская литература. Будет повторение публичное, в Консерватории, но т. к. Оцупу дали понять (Гингеры), что слишком все бессвязно, он будто бы все «переработает». Он лыс, как колено, благосклонно-важен и элегантно-мил. Еще был вечер Блок — Достоевский, на котором блистал я[135], потом была Греч[136], с моей любимой главой из «Подростка», и поэты читали Блока, один хуже другого. Оцуп, надо сознаться, был тут лучше других. Вот, кажется, все происшествия, кроме мелких и интимных.
Стихи Ваши, Madame, в «Н<овом> ж<урнале>» (или в «Опытах»? — «и ску, и гру»[137]) я читал с восхищением Вашим блеском и мастерством, честное слово! И слышал кое-что такое же (от Гингеров — немногих, кто что-то в стихах и самой их материи смыслит). Правда, очень хорошо и очень по-Вашему, что важнее, чем хорошо. А других, простите, не читал и не видел. О тех ли Вы спрашиваете? Что же до Жоржиной статейки обо мне, то, если без шпилек, то спасибо за все, что бы там ни было. Мы не горды и не требовательны, а что написано наспех, не имеет значения, ибо все суета сует, для кого, для чего и зачем? Да, о Ikor[138]. Вы уже дважды пишете, как Вы за него рады. Это интриган и мерзавец, каких мало на свете, не говоря уж о том, что ничтожество. Он меня ублажал всячески, а когда вышла моя «Patrie»[139], я случайно убедился в его истинных чувствах и какой-то звериной ко всем зависти. Так что не очень за него радуйтесь! Он, вероятно, так всем надоел (а особенно жене), что ему дали эту премию, чтобы от него отвязаться.
Я для «Опытов» перебираю письма Зинаиды[140], почти во всех есть что-нибудь плохое о других, чаще всего о Бунине или Ходасевиче. Но кое-что нейтральное я выберу. Да, читали Вы письма Цветаевой к Штейгеру?[141] Я давно не читал ничего столь бабьего и вздорного, о чем и сообщил Иваску, на что он мне ответил, что я Цветаеву «не понимаю». Говорят, она, разочаровавшись в любовных способностях Шт<ейгера>[142], набросилась потом на Аллу Головину[143]. Я за ней этого не знал.
Ну, «assez de musique comme cela»[144] (откуда? — надо знать русскую литературу!).
До свидания, шер мадам, а также Жорж, не желавший дважды поклониться по свойственной ему гордости. А до чего горд Оцуп, если бы Вы видели! Я его спросил, как Диана. Он помолчал, вытянул нижнюю губу и сказал: «Диана Ал<ександров>на — вне… Европы». Даже в этом идиот, «вне Европы»!
Пишите и пишите, а то не пошлю лекарства. Впрочем, пошлю его в понедельник.
Ваш Г. А.
14. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
7, rue Frederic Bastiat Paris 8
Chere Madamotchka Спасибо за письмо. Я уж беспокоился: что с Вами? Вы существо общительное, а вдруг исчезли. Буду ли я в Ницце летом? Если буду жив, буду, и вообще не представляю себе лета в другом месте. Новые пейзажи меня не привлекают. Но я поеду autocar’oм, через Гренобль, это и приятнее, и дешевле, — так что «заехать» к Вам никак не могу. Но вообще-то непременно к Вам с визитом явлюсь, тоже, однако, если буду жив. Надеюсь быть в Ницце во второй половине июля, или, вернее, около 14–15, ну, а там спишемся. Я не понял, приехал ли к Вам Макеев[145] совсем, как жилец, или в гости. Если совсем, Вам, верно, приятно, да и прибавка к прокурору или губернатору в качестве супиранта на побегушках.
В Париже я уже три дня, мало кого еще видел, только Кантора и Бахраха. Вы спрашиваете, что я думаю о книжке Струве[146]. Ничего не думаю. Я о ней слышал и слышу со всех сторон, но на старости лет предпочитаю избегать раздражений и всего прочего, а так как обо мне там, по слухам, написаны всякие гадости, то я ее и не собираюсь читать. Собака лает, ветер носит. Хочу только сделать Терапиане реприманд[147] за слишком вежливо-почтительную рецензию на эту собаку[148]. По-моему, Терапиано — лиса, «и нашим, и вашим». Да, еще Вы интересуетесь Марковым. Вишняк pour une fois[149] совершенно прав[150]: Марков сочинил развязный вздор, Бог знает что (но есть почтительная фраза о Жорже)[151]. Кстати, и о «Моцарте»[152] в «Нов<ом> жур<нале>» — тоже вздор, и как все это написано! Но Иваск и Цетлина просили меня «помочь», «поддержать», т. е. написать отзыв[153], чтобы не давать его змее-Аронсону: не мог же я «помогать», говоря, что № скверный. Да еще там мне устроена реклама, на что Вишняк и намекнул деликатно: в трех статьях я упоминаюсь[154], что крайне глупо. Самое лучшее — скажите Жоржу! — что Татищев написал, что русская поэзия началась с нашего перевода С.-Ж.-Перса![155] А мы и не знали.
Ну вот — все это суета и гиль! Только бы льнули девчонки[156] и так далее. Лидины стихи[157], конечно, трогательны и кое-где с прелестью, — но кое— где и с кашей.
До свидания и примите сердечный поклон и поцелуй. Если Макеев у Вас — кланяйтесь. У меня к нему — всегда была симпатия, еще с «Дней»[158], когда он давал 20 фр<анков> авансу очень мило. Чем был souffrant[159] Жорж? Напишите мне, пожалуйста, еще в Париж. Только обратите внимание, как пишется мой адрес.
Ваш Г. А.
15. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
4, avenue Emilia chez Mme Lesell Nice 25/VII-56
Chere Madamotchka Нахожусь в Ницце и весьма этим доволен. Очень также доволен, что Жорж доволен (моей рецензией)[160]. Но не дурно бы написать благодарственное письмо, тем более что он всем пишет, кроме меня. Даже Маковский мне сказал, что получил «прелестное» письмо от него. Нашел тоже кому писать! Читали ли Вы, кстати, о новоявленном «мыслителе», кн<язе> Волконском?[161] О Вас, Мадам, я напишу с великим удовольствием, и уже сообщил Водову, чтобы он «Н<овый> жур<нал>» никому не отдавал[162]. Но ведь что бы я ни написал, Вы скажете: «а я думала, считала…» et ainsi de suite[163]. Вольская весьма ревнует, что Вы в «Н<овом> ж<урнале>», и говорит: «ей всегда везет». Она всерьез считает себя Вашей ровней и даже чуть получше, но ей «не везет». Живет она наискосок от меня и настроена бурно. На будущей неделе я, по ее требованию, веду ее на рандеву с Алдановым, о котором, кстати, Яконовский написал в «Р<усском> воскр<есении>», что он «величайший писатель XX века», значит, даже лучше Чехова. Сам М<арк> Ал<ександрович> удивлен, но доволен. Вольская жалуется, что ей не с кем поговорить о литературе, а так как я в собеседники не иду, то она и надеется на Алданова. Еще о литературе: я написал о Червинской, Вы, м. б., читали. По-моему, лестно, а она, кажется, не очень польщена[164]. Все женщины таковы. Мне стихи ее меньше нравятся, чем я написал. Но с ней большое несчастье, только это entre nous[165], пожалуйста: мне написал Бахрах, что у нее обнаружился склероз глаз и может это кончиться совсем плохо. Она будто бы в полном отчаянии. Но не пишите ей об этом и не говорите никому, это тайна. Когда я ее видел, еще ничего не было, и, по-моему, то и плохо, что это, очевидно, не медленный процесс, a quelque chose de galopant[166]. Лечит ее моя глазная докторша и будто бы настроена пессимистично. Померанцев собирается Вас навестить и предложил мне «заехать за мной». Но я на его трясучке не поеду, да и не хочу с этим болтуном Вас навещать, а лучше в одиночестве. Очень рад, что Жорж обругал не Чех<овское> изд<ательст>во, как мне сказали в Париже, а только Струве[167]. Я удивлялся: зачем, с чего? Ну, а Струве пусть ругает, это стоит. Относительно Маркова извиняюсь, сударыня! Но я не верю, чтобы Вам эта выспренняя чепуха могла нравиться. Нравится по дружбе, по хорошим отношениям — и только. Вот Аронсон восхищался этим «Моцартом»[168], ему я верю. Также не согласен насчет Иванникова[169], кстати, возмутившего до истерики Зайцева. Как бы это ни было старомодно и demode[170], Зайцеву никогда так не написать, и наш друг Яновский рядом[171] — сладкая водичка. Да, я просил Алданова вскользь сказать в разговоре, что «Аризона» — вроде «Смерти Ивана Ильича». Он даже не слышал об «Аризоне», но обещал сказать. Отчего не сделать человеку удовольствие! Ну, вот — письмо вышло литературное, а чувства — между строками.
133
Бонди Владимир Александрович (1870–1934) — журналист и прозаик, редактор петербургского журнала «Огонек» и вечернего приложения к «Биржевым ведомостям». Рассказ о посещении Бонди см. в очерке Георгия Иванова «Китайские тени. Литературный Петербург 1911–1921 гг.» (Звено. 1925. 17 августа. № 133. С. 2–3). В архиве В.А. Бонди сохранилось недатированное письмо Г.В. Иванова с просьбой об авансе в 50 рублей (РНБ. Ф. 90. Оп. 1. Ед. хр. 90). Адамович опубликовал в «Огоньке» рассказы «Свет на лестнице» (1915. № 40. С. 9–15) и «Вологодский ангел» (1916. № 14. С. 2–3,5-6), а также два «петербургских рассказа» в вечернем выпуске «Биржевых ведомостей»: «11 марта» (1916. 17 (30) марта. № 15447. С. 4; 18 (31) марта. № 15449. С. 5) и «Мария-Антуанетта» (1916.29 октября (11 ноября). № 15892. С. 5; 30 октября (12 ноября). № 15894. С. 5; 31 октября (13 ноября). № 15896. С. 5; 1 ноября (14 ноября). № 15898. С. 5). Редактор возобновленного в сентябре 1916 г. в «Биржевых ведомостях» постоянного (пятничного) отдела критики и библиографии А.Л. Волынский приглашал Адамовича сотрудничать в «Биржевке» и в качестве критика. Приглашение было Адамовичем принято (РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. хр. 296).
134
11 февраля 1956 г. Адамович писал Алданову: «Получил от Водова письмо с предложением сотрудничества. <…> Что на меня будут всех собак вешать, теперь скорей слева, чем справа, — я не сомневаюсь. Но меня это мало трогает. Сотрудничество в“ Р<усской> м<ысли>” мне было бы скорей приятно, потому что это — Париж, а не что-то заокеанское и далекое, как другая планета. <…> Политика в ней такая же, как везде, — т. е. в “Н<овом> р<усском> с<лове>", — но налет провинциальности, по-моему, сильнее. Но это — не препятствие» (BAR. Coll. Aldanov).
135
12 января 1956 г. в помещении РМОЗ Адамович произнес вступительное слово на литературном вечере, посвященном А.А. Блоку (род. в 1880 г.) и Ф.М. Достоевскому (сконч. в 1881 г.).
136
Греч Вера Мильтиадовна (урожд. Кохинаки; по мужу Павлова; 1893–1974) — артистка 1-й студии МХТ, режиссер, педагог. В 1919 г. уехала с группой МХТ на гастроли за границу, в Россию не вернулась. Гастролировала по Европе с Пражской труппой МХТ.
137
Речь идет о стихотворении Одоевцевой «Гладью вышитый платок…» (Новый журнал. 1955. № 43. С. 58).
138
Возможно, имеется ввиду Икор (Ikor) Роже (1912–1986) — французский писатель русско-еврейского происхождения (родился в Париже в семье эмигрантов из России). В 1937 г. окончил Эколь Нормаль (Ecole Normal). Участник Второй мировой войны и движения Сопротивления (редактор подпольной газеты «Семан» в лагере для военнопленных в Померании). После войны преподавал в средней школе, затем в Сорбонне, работал в Министерстве образования Франции. В конце 1955 г. получил Гонкуровскую премию за роман «Смешанные воды».
139
Имеется ввиду написанная в форме дневника на французском языке публицистическая книга Адамовича «L’autre patrie» (Paris, 1947).
140
Письма З.Н. Гиппиус Адамович считал лучшим из всего ею написанного. За несколько лет до этого письма Адамович опубликовал статью «Письма З.Н. Гиппиус» (Новое русское слово. 1951.21 января. № 14150. С. 8). Публикация писем в «Опытах» не состоялась, они были напечатаны (не полностью) Т.А. Пахмус в большом томе переписки Гиппиус: Intellect and Ideas in Action: Selected Correspondence of Zinaida Hippius. Munchen: Wilhelm Fink Verl., 1972. P. 332–447. Позже Пахмус напечатала еще два письма Гиппиус к Адамовичу в составе публикации «Из архива Зинаиды Николаевны Гиппиус» (Russian Language Journal. 1984. Vol. 38. № 131. P. 174–181), причем одно из этих писем за вычетом четырех абзацев выходило прежде в книге.
141
Письма М.И. Цветаевой барону А.С. Штейгеру были впервые опубликованы (с купюрами) К.С. Вильчковским в нью-йоркских «Опытах» (1955. № 5; 1956. № 7; 1957. N8 8).
142
Эпистолярный роман Цветаевой с Штейгером кончился разрывом после того, как Цветаева узнала, что Штейгер, приехав из Швейцарии в Париж, первым делом отправился на Монпарнас к Адамовичу.
143
Сестра А.С. Штейгера баронесса Алла Сергеевна Головина познакомилась с Цветаевой еще в 1920-х гг. в Чехословакии, где училась в русской гимназии вместе с Ариадной Эфрон.
145
Макеев Николай Васильевич (1889–1974) — художник, в середине 1920-х — начале 1930-х гг. состоял в гражданском браке с дочерью Ахад-га-Ама Розой (Рахелью) Гинцберг (1885–1957) после ее развода с Осоргиным; затем женился на Н.Н. Берберовой вскоре после того, как она ушла от Ходасевича. Разошлись в 1947 г.
146
В книге Г.П. Струве «Русская литература в изгнании» (Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956) Адамовичу было уделено очень много внимания. Помимо нескольких главок, посвященных собственно Адамовичу, его имя в том или ином контексте встречается на протяжении всей книги, начиная буквально с первой страницы (на 98 страницах из 394).
148
Рецензия Терапиано не была совсем уж комплиментарной, в частности, он отметил, что в большинстве разногласий Ходасевича и Адамовича Г.П. Струве занимает отнюдь не академическую позицию над схваткой: «Чувствуется, что сердцем он не на стороне “линии” Г. Адамовича, а скорее — на стороне Вл. Ходасевича» (Терапиано Ю. Русская литература в изгнании // Русская мысль. 1956. 9 июня. № 910. С. 4–5).
150
Марков В. Заметки на полях // Опыты. 1956. № 6. С. 62–66. Наибольшее возмущение вызвали два пассажа Маркова; в первом, посвященном спору о «незамеченном поколении», была задета Е.Д. Кускова: «Г-жа Кускова (которую в свое время воспел Маяковский) входе дискуссии высказалась на тему, почему-то до сих пор очень популярную в некоторых окололитературных кругах — о “понятной” и “непонятной” поэзии. Пример был взят из той же многострадальной Цветаевой — стихи совершенно понятные, даже ребенку, и вдобавок еще очень хорошие. Я их не знал и пользуюсь случаем поблагодарить Кускову за информацию»; во втором — Чернышевский и вместе с ним вся «общественность»: «Глава о Чернышевском в “Даре” Набокова — роскошь! Пусть это несправедливо, но все ведь заждались хорошей оплеухи “общественной” России» (С. 65). «Заметки на полях» вызвали бурный, совершенно несоразмерный с ожидаемым резонанс. Самые маститые присяжные критики эмиграции — каждый по своей причине — обратили внимание на Маркова, чему он был совсем не рад. 2 июня 1956 г. Г.П. Струве писал Маркову из Парижа: «На Вашу статью получил крайне возмущенный отклик от М.В. Вишняка. Он в совершенном ужасе, просит меня даже по дружбе что-то “сделать” с Вами, пробрать или проучить. Я не могу, поскольку не знаю, в чем дело. Но очевидно речь идет о чем-то недопустимом, что Вы написали по адресу Е.Д. Кусковой (кстати, я с этой замечательнейшей 87-летней женщиной провел несколько интереснейших вечеров в Женеве — я ведь специально для нее туда ездил), и еще более “недопустимой фразе о Чернышевском а ргоро сиринского “Дара”. Судя по приведенной Вишняком цитате, фраза действительно малоуместная. <…>…Боюсь, что в том, на что указывает Вишняк, сказалось не раз замеченное мною у Вас озорство и отсутствие “решпекта” к вещам, которые заслуживают иного» (Собрание Жоржа Шерона). Марков ответил Струве 8 июня 1956 г.: «Получил Ваше письмо с нотацией — поделом мне! Написал Вишняку тоже о том, что ошибку сознаю. Некоторые оправдания у меня есть (не снимающие вины, конечно). Писал я все это давно, когда еще шла газетная дискуссия между Кусковой и Яновским. Теперь же все уже читали саму книгу Варшавского, гораздо более широкую по содержанию, и мои замечания кажутся особенно легковесными и неуместными. К тому же Иваск сильно “обработал” все (вот когда прочитаете, услышите, что звучит местами совсем как Иваск — а значит, и усиляет впечатление развязного легкомыслия. <… > Еще одно оправдание: я это писал “из-под палки”, Иваск очень просил что-нибудь для номера, а у меня ничего готового не было. Можно, конечно, возразить, что скверного немало пишут сейчас на страницах нашей печати. Откуда мне такая честь — что все возмутились? Тем более что вещь-то короткая, проходная, “вторичная”, ни на что не претендующая. <… > Очевидно, придется наложить на себя какой-то “обет молчания”» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 105. Folder 9).
Ознакомившись с «Опытами», Струве написал Маркову 15 июня 1956 г.: «Я прочел ту статью, которую Вам инкриминировал Вишняк, и нашел, что “не так страшен черт, как его малютки” — не так уже велик Ваш грех. <… > У Вас мне не понравились “афоризмы” в конце статьи — они какие-то дешевые и Вас недостойные. Но все-таки это не значит, что Вы должны замолчать, как Вы пишете в письме, которое я нашел здесь» (Собрание Жоржа Шерона).
17 июня 1956 г. Ю.П. Иваск сообщил Маркову о развитии сюжета: «10-го было собрание “Опытов”. Что там творилось… Сперва о Вас. Разговоров было много. Все признали, что Марков талантлив, но два часа обсуждали Вашу оплеуху и один час пенис Поплавского. <… > На меня большое впечатление произвел Вишняк — еще недавно был он моложавый самодовольный адвокат-социалист, а тут он явился рыдающим Иеремией. Я постарался его успокоить. Что делать — Чернышевский для него святой, как Никола для бабы. Это вера. Ульянов и Коряков сказали, что Ваши заметки не на художественной высоте, но вместе с Завалишиным отмежевались решительно от Чернышевского и Вишняка. Но Варшавский и я, мы поняли Марка Веньяминовича, и я с ним еще долго беседовал по телефону. Ваша оплеуха по сути и по контексту добродушна. Но теперь я вижу, что надо было и оплеуху, и пенис (Поплавского) опустить, чтобы не дразнить гусей. Кое-кто грозил почтенной доброй издательнице и мне американской тюрьмой! <…> Уравновешенный Карпович говорил как всегда хорошо и умеренно, хотя и был против оплеухи. Между прочим, Завалишин сказал, что Аронсон импотент, и я, как председатель, его остановил. <…> Не принимайте всего этого так горячо. Адамович Вас ценит. Вишняка мы успокоим. Таланты Ваши признаны» (Собрание Жоржа Шерона).
22 июня 1956 г. Марков пересказал Струве письмо Иваска, добавив: «С Вишняком у нас полный мир. Я написал ему “милое” письмо, в котором не настаивал на том, что мои заметки “шедевр”, называл их “скверными” (что в конце концов и недалеко от истины) — и это его обезоружило» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 105. Folder 9). Струве в свою очередь сообщил Маркову из Лондона 24 июня 1956 г.: «Вчера получил письмо от Вишняка. Он пишет, что, подобно тому как они несколько месяцев “жили под знаком” или “в эпоху” Варшавского, так целая неделя прошла у них “под знаком” В. Маркова. Описывает вкратце собрание, посвященное “Опытам”, на котором он выступал против Вас (и Карпович тоже)» (Собрание Жоржа Шерона). В полемику с Марковым вступил и В.В. Вейдле в статье «О спорном и бесспорном», обратив внимание на его высказывания об «отцах и детях в эмиграции»: «О поколениях в этой статье рассуждает он, как мне кажется, совсем неправильно. <…>…В том-то и беда, что никакой борьбы литературных поколений нив России, нив эмиграции не происходит. Когда Марков полемизирует — с Г.В. Адамовичем, например, — он ищет точку опоры не в несуществующих литературных позициях своего поколения, а либо в своих частных взглядах, либо в литературных позициях одной из частей того поколения, к другой части которого принадлежит и сам Адамович. Когда же Марков пишет о “поколении отцов”, что оно, “зачитываясь Михайловским и Марксом, не имело времени читать Еврипида и Расина”, он забывает, что писатели у нас, даже и в конце прошлого века, вовсе не так уж усердствовали по части Маркса и Михайловского, тогда как тот же Анненский, например, Еврипида, во всяком случае, читал, да и Расина тоже, чего я не решусь утверждать ни о Хлебникове, ни о Маяковском, ни о многих из тех, кому они годились бы в отцы. Дело тут не в поколениях; дело в том, что в эмиграции, именно вследствие неустроенности, да и относительной бедности ее литературной жизни, постоянно велись и ведутся споры не о спорном, не о том, что заслуживало бы спора, а о бесспорном» (Опыты. 1956. № 7. С. 42–43).
Георгий Иванов, прочитавший № 6 «Опытов» с большим опозданием, ободрил Маркова в письме от 6 октября 1957 г.: «Обмолвка о Чернышевском “роскошь” сама по себе — недаром она так искренно возмутила всех Вишняков эмиграции» (Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov 1955–1958 / Mit einer Einl. hrsg. von H. Rothe. Koln; Weimar; Wien: Bohlau Verl., 1994. S. 79).
151
Имеются ввиду «Заметки на полях» В. Маркова, где речь шла, в частности, о книге Адамовича «Одиночество и свобода». По мнению Маркова, «книга должна была бы содержать главу о Г. Иванове. <…> Г. Иванов — большой поэт; он нигилизм довел до конца, трагизм в себя принял, но на крайних высотах отчаяния начал всем этим играть — здесь обнаруживается вершинный здравый смысл истинного художника» (Опыты. 1956. № 6. С. 62, 65).
152
О статье Маркова «Моцарт» (Новый журнал. 1956. № 44. С. 88–113) Адамович отозвался отрицательно: «Три-четыре оригинальных замечания тонут у Маркова в море суждений опрометчивых, скороспелых, а порой и фактически ошибочных. Стиль статьи, к сожалению, соответствует ее внутреннему складу. Досадно видеть под ребяческими, мнимо-поэтическими красотами и эффектами, которыми “Моцарт” в изобилии приправлен, подпись подлинного поэта» (Адамович Г. «Новый журнал» // Русская мысль. 1956. 5 июля. № 921. С. 4–5).
153
Отзыв Адамовича о № 6 «Опытов» был опубликован в «Новом русском слове» (1956. 3 июня. № 15681. С. 8).
154
Вишняк упомянул об этом в заметке «Об “Опытах” № 6», которая появилась почти одновременно в двух изданиях: в «Новом русском слове» (1956. 10 июня) и «Русской мысли» (1956.12 июня) и была ответом на рецензию Адамовича (Новое русское слово. 1956. 3 июня). В№ 6 «Опытов», действительно, помимо «Комментариев» (С. 38–51) самого Адамовича и его же рецензии на книгу «Лица» Е.И. Замятина (С. 94–96. Подп.: Г. А.), а также фрагментов из писем И.А. Бунина к Адамовичу (С. 25–27), текстам Адамовича или полемике с ним в той или иной мере были посвящены «Заметки читателя» Ю.П. Иваска (С. 52–60), «Заметки на полях» В.Ф. Маркова (С. 62–64) и рецензия М.Л. Кантора на книгу «Одиночество и свобода» (С. 96-100). Адамович написал об этом Иваску 1 июня 1956 г.: «До меня доходят разговоры о “кружковщине” в “Опытах” Доля правды есть. Поэтому — в частности, в связи со мной лично — я хотел бы, чтобы в следующем № меня во всех смыслах было бы поменьше» (Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935–1961) / Предисл., публ. и коммент. Н.А. Богомолова // Диаспора: Новые материалы. V. Париж; СПб.: Athenaeum: Феникс, 2003. С. 483). Ю.П. Иваска, однако, все это не остановило, и в следующем, седьмом номере «Опытов» опять был целый ряд материалов об Адамовиче, на что не преминули обратить внимание критики. В частности, Г. Аронсон писал: «Авторы <…> не говоря уже о редакторе Ю. Иваске, неизменно упоминают друг друга. <…> Любопытно при этом подчеркнуть, что о Г. Адамовиче пишут почти все» (Аронсон Г. «Опыты», книга 7-я // Новое русское слово. 1957. 3 февраля. № 15926. С. 8).
155
В статье «Среди книг» НД. Татищев писал: «В 20-х годах тон здешней литературы задавали Поль Валери и Перс, автор “Анабазиса”, тогда же переведенного на русский язык Г. Адамовичем и Г. Ивановым» (Опыты. 1956. № 7. С. 72).
156
Из стихотворения Александра Ивановича Тинякова (псевд. Одинокий; 1886–1932) «Искренняя песенка» («Я до конца презираю…») (1914).
158
В газете А.Ф. Керенского «Дни» Адамович довольно активно сотрудничал после того, как оттуда ушел В.Ф. Ходасевич, а «Звено», в котором постоянно печатался Адамович, превратилось из еженедельного журнала в ежемесячный, и гонораров стало не хватать. Сотрудничество в «Днях» продолжалось с октября 1927 по июнь 1928 г. и прекратилось, когда Адамович стал постоянным литературным обозревателем милюковских «Последних новостей».
160
В отзыве на № 44 «Нового журнала», в котором была опубликована большая подборка стихотворений Г. Иванова под названием «Дневник (1955–1956)», Адамович писал: «Четырнадцать стихотворений Георгия Иванова объединены общим названием “Дневник”. И это действительно дневник, если угодно, повесть о чем-то очень личном, очень смутном и очень горестном. Предлог, повод к стихам Георгия Иванова в каждом отдельном случае иной, новый, но тема во всех его стихах последних лет — одна, и, вероятно, то особое, настороженное внимание, которое именно в последние годы к поэзии Иванова возникло, на этом и основано. Не так часто поэзия, полностью оставаясь поэзией, перестает быть литературой в верленовском, условном, отрицательном значении слова, чтобы можно было ею не заслушаться. <…> Послевоенные стихи Иванова — замечательное явление в нашей литературе. Тихим, приглушенным, вкрадчивым голосом, с причудливым, тончайшим смешением иронии и лиризма, с какими-то неожиданно — “Достоевскими”, — из “Кроткой” или из “Бобка”, — интонациями в мелодии, он ведет монолог, ни от кого и ниоткуда не ожидая отклика или ответа. Меньше всего от судьбы» (Русская мысль. 1956. 5 июля. № 921. С. 4–5).
161
Имеется ввиду статья С.К. Маковского о князе Сергее Михайловиче Волконском (1860–1937), начинавшаяся с характеристики Волконского как «высоко одаренного писателя-мыслителя» (позже статья вошла в книгу Маковского «На Парнасе “Серебряного века”» (Мюнхен: ЦОПЭ, 1962).
162
Адамович обещал Одоевцевой откликнуться на ее повесть «Когда бушевала буря» (Новый журнал. 1956. № 45. С. 15–52) и сдержал обещание: Адамович Г. «Новый журнал», книга 45-я // Русская мысль. 1956.13 сентября. № 951. С. 2–3.
164
26 января 1957 г. Адамович писал Бахраху: «А дура-Лида мне пишет, между прочим: стихов моих Вы не читали (будто бы видно по рецензии). А я читал, честное слово, в поте лица, но читал. Она из-за этого будто бы бросила писать, что я ее стихов не читал. Лестно, но глупо» (BAR. Coll. Bacherac).
167
Имеется в виду полемика вокруг четырехтомного собрания сочинений О.Э. Мандельштама, выпущенного Г.П. Струве и Б.А. Филипповым в нью-йоркском Издательстве имени Чехова. Георгий Иванов написалоб этом издании большую критическую статью (Новый журнал. 1955. № 43. С. 273–284). Струве и Филиппов ответили письмом в редакцию, опубликованным под названием «О рецензии Георгия Иванова на “Собрание сочинений” О. Мандельштама» (Там же. 1956. № 45. С. 296–300). В том же номере был опубликован и «Ответ г.г. Струве и Филиппову» Г. Иванова (Там же. С. 301–304). Адамович откликнулся на выход этого издания заметкой «По поводу “Собрания сочинений" Мандельштама» (Опыты. 1956. № 5. С. 92–94. Подп.: А.).
168
Статью В.Ф. Маркова «Моцарт» (Новый журнал. 1956. № 44. С. 88–113) Г.Я. Аронсон оценил очень высоко: «Оригинальная, наводящая на ряд сопоставлений музыки и литературы статья В. Маркова “Моцарт”, достигающая большого художественного подъема в “третьей вариации”» (Аронсон Г. «Новый журнал». Книга 43 и 44 // Новое русское слово. 1956. 27 мая).
169
Иванников Михаил Дмитриевич (1904–1968) — прозаик. С середины 1920-х гг. участник пражских литературных объединений «Далиборка» и «Скит», с 1934 г. участник белградского кружка «Литературная среда», печатался в «Последних новостях», «Современных записках», «Новом журнале». Подробнее о нем см.: Белошев- ская Л.Н., Нечаев В.П. Михаил Дмитриевич Иванников // «Скит». Прага 1922–1940: Антология. Биографии. Документы / Вступ. ст., общ. ред. Л.Н. Белошевской; сост., биогр. Л.Н. Белошевской, В.П. Нечаева. М.: Русский путь, 2006. С. 247–249; см. также: Данилевский А.А. Из наблюдений над повестью М. Иванникова «Дорога» // Вторая проза: Сб. ст. Таллин, 2004. С. 246–284; Он же. Как сделаны «Правила игры» М. Иванникова// Диаспора: Новые материалы. IX. Париж; СПб.: Athenaeum: Феникс, 2007. С. 253–295. Здесь речь идет о его повести «Правила игры» (Новый журнал. 1955. № 44. С. 5–21). Адамович еще до войны несколько раз писал о прозе Иванникова («Современные записки», кн. 57-я. Часть литературная // Последние новости. 1935. 21 февраля. № 5082. С. 3; «Современные записки». Кн. 61. Часть литературная // Там же. 1936. 30 июля. № 5606. С. 3; «Современные записки», кн. 65. Часть литературная // Там же. 1938.20 января. № 6144. С. 3; «Современные записки», № 66. Часть литературная //Там же. 1938.2 июня. № 6276. С. 3), поначалу встретив ее неодобрительно, но позже признав автора «приобретением для нашей здешней литературы и, может быть, даже писателем с большим будущим». Новую повесть Иванникова Адамович очень высоко оценил как в печати: «“Правила игры” — вещь на редкость талантливая» (Адамович Г. «Новый журнал» // Русская мысль. 1956.5 июля. № 921. С.З), таки в частной переписке, спрашивая Ю.П. Иваска 5 июня 1956 г.: «Читали Вы Иванникова в “Но<вом> журнале"? Смесь Сирина с Белым, но очень талантливо, хотя “воняет литературой” за сто верст. <… > Кто этот Иванников? Если он не стар, это настоящий писатель» (Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску 1935–1961 / Публ. Н.А. Богомолова // Диаспора: Новые материалы. IX. С. 485–486).
171
В том же номере, что и «Дорога» Иванникова, был опубликован рассказ B.C. Яновского «Болезнь» (Новый журнал. 1956. № 44. С. 51–60).