В тот же день, 13 июня, состоялось заседание совета министров. По предложению Бутилье президент Лебрен, как мне сказали, заявил, что на своем предыдущем заседании совет отверг перемирие. Вейган, хотя и не изменил свою позицию, не так решительно настаивал на перемирии, как накануне. Рейно согласился предпринять новый демарш и обратиться к Соединенным Штатам с просьбой о помощи.
В Бордо
14 июня, перед тем как уехать из Тура, я повидал Манделя, который информировал меня о состоявшемся накануне заседании совета министров. Затем я отправился в Бордо, сделав остановку в Сент-Жюньене. В тот же день в 21.45 Рейно сообщили, что британское правительство не может освободить Францию от ее обязательств. В субботу, 15-го, утром я был занят поисками жилья для депутатов: очень многие из них прибыли в Бордо. Мне пришла в голову мысль о том, что, быть может, военно-морское ведомство предоставило в мое распоряжение пароход для этих целей. Я отправился в адмиралтейство. Там я застал адмирала Дарлана, которому изложил свою просьбу. «Невозможно, – ответил он мне. – Я сейчас готовлю широкую операцию и нуждаюсь в каждом судне». Я решил, что речь идет о перевозке войск, и поэтому не стал настаивать. После того как этот вопрос был решен, Дарлан отвел меня к окну и внезапно спросил:
– Верно ли, председатель, что эти ж… Петэн и Вейган хотят заключить перемирие? Если это так, то я уйду вместе с флотом. Вы поняли меня?
Я поздравил его и вернулся домой завтракать с чувством бодрости, вызванным встречей со столь решительным человеком.
В тот же день у Поля Рейно собралось несколько человек. Он передал нам ответ Соединенных Штатов на его первое письменное послание. Вашингтон обещал умножить усилия Америки. Рейно сообщил нам также, что он отправил президенту Рузвельту новое послание сугубо личного характера. В нем он заявил, что, если Соединенные Штаты не вступят в войну, Франции придется вступить в переговоры с неприятелем. Жанненэ разумно отметил опасность подобной формулировки, ибо может сложиться впечатление, будто на Соединенные Штаты оказывается давление и делается попытка без всякого основания взвалить на них ответственность.
Было совершенно ясно, что положение в высшей степени серьезное. С тех пор как встал вопрос о перемирии, я не переставал думать о происходящем. Как старый картезианец, аналитик, я составил для самого себя записку. На содержащихся в ней доводах основывалось мое резко отрицательное отношение к перемирию и положительное – к так называемому голландскому решению.
1. Если на суше положение действительно безнадежное (что было бы страшным несчастьем), то в этом случае пленение или капитуляция армии коснется лишь войск метрополии. Остальные соединения сухопутной армии (Алжира и империи), флот и авиация будут на свободе.
2. Голландское решение обеспечивает независимость правительству. Безоговорочная капитуляция превращает государство в пленника и лишает его возможности воссоздать свои вооруженные силы. Однако государство выше армии, и его необходимо спасти.
3. Голландское решение позволит соблюдать наши договоры с Англией и Польшей. Я основывал всю свою внешнюю политику – порой тщетно, как, например, в вопросе о долгах Америке, – на соблюдении данного слова. Из всех достояний самым ценным является честь. Франция, какой я ее себе представляю, какой люблю, не может нарушить свое слово.
4. Это решение не является актом предательства е отношении государств, подобно нам подвергшихся вторжению и заявившим, что они остаются вместе с нами.
5. Оно даст нам возможность продолжать борьбу против Италии и даже, быть может, одержать верх над этой союзницей Германии.