Поль Рейно, передавая бразды правления Петэну, отлично знал, что первым делом маршала будет капитуляция перед гитлеровской Германией. Столь же хорошо это знал и председатель палаты депутатов Эдуард Эррио, который, как и председатель сената, имел право голоса в вопросе о назначении председателя совета министров. Однако он не поднял голоса против Петэна. Эррио упоминает об этом вскользь: «С нами не советовались по поводу назначения маршала, поэтому мы не могли выступать против него» (стр. 49).
На самом же деле Эррио имел сколько угодно возможностей выступить против назначения Петэна. Но для него было ясно, что Петэн – та фигура, на которую решающие круги французской буржуазии делают ставку, и что поэтому ему, буржуазному деятелю, будет благоразумнее не выступать против маршала.
Сразу же после капитуляции Петэн принимается за «реформу государства», то есть за ликвидацию конституции и превращение Франции в подобие фашистского государства.
10 июля Петэн протаскивает через Национальное собрание, на котором не присутствовали арестованные еще во время «странной войны» депутаты и сенаторы-коммунисты, «закон», уполномочивающий его лично выработать и опубликовать новую конституцию «французского государства». (Само слово «республика», как видим, здесь уже исчезло.)
Проведение всех этих мероприятий было выполнением программы, давно и детально разработанной и всем хорошо известной.
Вот почему тяжелым камнем на совести Эдуарда Эррио должно лежать его «торжественное» выступление на заседании палаты депутатов 9 июля. Как сам Эррио отмечает, это заседание было подготовительным к созванному на следующий день объединенному заседанию обеих палат, которое должно было принять «закон о конституционных полномочиях» маршала Петэна.
И вот в такой исключительно острый и ответственный исторический момент, накануне открыто подготовляемого государственного переворота, председатель палаты депутатов обратился к депутатам не с призывом защищать республику, а с призывом… объединиться вокруг Петэна. Никакие апостериорные «объяснения» не могут изменить тот факт, что 9 июля Эррио выступил с речью, которая была безоговорочным восхвалением Петэна: «Сплоченная вокруг маршала, с чувством благоговения, которое его имя внушает всем (!), наша нация объединилась в своем горе. Не будем нарушать того согласия (?), которое установилось под сенью его авторитета» (стр. 79).
Итак, давайте беспрекословно повиноваться маршалу, который всем внушает «благоговение»… Вот краткий смысл речи Эррио от 9 июля. В ней содержатся и дополнительные уточнения. Эррио подготовляет депутатов к тому, что «придется реформировать себя» (все прекрасно знали, о какого рода «реформах» тогда могла быть речь). Еще более уточняя свои слова, он добавил, что надо будет «сделать более суровой нашу Республику, которую мы сделали слишком мягкой». Эта терминология давно имела хождение в реакционных кругах, добивавшихся усиления роли исполнительной власти и ослабления контроля над нею парламента, словом, создания «твердой власти», которая бы, не стесняясь в средствах, подавила рабочее движение и ликвидировала демократические свободы.
Речь Эдуарда Эррио от 9 июля заслужила, несомненно, благосклонную оценку маршала Петэна. Но в широких кругах французского общества, – и это отмечает сам Эррио, – его речь вызвала осуждение[2]. В свое оправдание Эррио приводит два аргумента. Прежде всего он ссылается на то, что в свое время выступил против капитуляции, или, как он предпочитает писать, «перемирия», и требовал отъезда из метрополии президента республики, правительства и парламента.
Второй аргумент Эррио заключается в том, что, когда утром 9 июля он выступал со своей речью, он «никак не мог подозревать, что маршал злоупотребит доверием, что он замышляет государственный переворот» (стр. 80).
Но эти аргументы представляются, мягко выражаясь, неубедительными.
В самом деле, то обстоятельство, что Эррио до 22 июня возражал против «перемирия», никак не может ни объяснить, ни оправдать того, что 9 июля, когда позорное «перемирие» уже было совершившимся фактом, он счел возможным торжественно выступить с восхвалением Петэна. Ссылки же Эррио на то, что он «требовал отъезда правительства и парламента» также ни о чем не говорят. Заметим лишь, что ни президент республики Лебрен, ни председатель сената Жанненэ, ни сам Эррио не отправились на «Массилии» в Африку, что, впрочем, избавило их от многих неприятных переживаний и даже опасностей, которым подверглись депутаты и сенаторы, принявшие эту идею отъезда из Франции всерьез.