Что же касается второго аргумента Эррио, то в свете приведенных нами выше данных о Петэне ясно, что «не знать» 9 июля 1940 г. о задуманном Петэном и его окружением государственном перевороте мог только совершенно неосведомленный человек, так как это было ясно рядовому читателю газет. Но у Эррио, кроме газет, были и другие, дополнительные, источники информации. В частности, он сам рассказывает, что Лаваль предварительно ознакомил его с текстом петэновского указа, датированного, кстати сказать, 9 июля, и что он «с Лавалем долго обсуждали этот текст».
За «эпизодом» с речью 9 июля последовал другой «эпизод», датированный 10 июля, когда на объединенном заседании обеих палат парламента Лаваль зачитал текст «конституционного» декрета. Эррио уже не мог больше закрывать глаза на то, что Петэн решил использовать угодливость буржуазного парламента, чтобы придать «оттенок законности» производимому им реакционному перевороту. Как второе лицо в государстве после президента республики (по почетности занимаемого им поста) Эррио не только был вправе, но был морально обязан торжественно выступить против издевательского «конституционного декрета» и призвать депутатов голосовать против него. Если бы он так поступил, то 10 июля смыл бы с себя пятно, которым он покрыл себя накануне, 9 июля.
Что же сделал Эррио? Он… воздержался.
В свою защиту Эррио приводит цитату из мемуаров своего коллеги и старого соратника по парламенту Поль-Бонкура, который, желая выгородить Эррио, приводит лишь тот сугубо формальный аргумент, что Эррио воздержался как председатель палаты депутатов. Но этот аргумент при данных политических обстоятельствах говорит не в пользу, а против Эррио. Одно дело, когда в обычной парламентской обстановке голоса разделяются по тому или иному вопросу, являющемуся предметом борьбы между партиями. В этих случаях в какой-то мере понятно желание председателя палаты воздержаться от голосования и тем самым как бы остаться вне этой борьбы, остаться ее бесстрастным и беспристрастным свидетелем. Но когда самой республике наносят смертельный удар, когда парламент хотят использовать для «узаконения» государственного переворота, совершенно очевидно, что политическим долгом председателя палаты было активное вмешательство в ход голосования.
Воздержавшись от голосования, Эррио уклонился в критический для Франции момент от исполнения своего гражданского долга. Он предпочел дать депутатам пример того «благоразумия», которое рекомендовал им накануне в своей речи…
Вообще книга Эррио поражает своими пробелами. Укажем лишь на два из них – самых значительных. В воспоминаниях Эррио нет ни слова о Советском Союзе.
0 впечатлении, произведенном во Франции вестью о нападении гитлеровской армии на СССР, о надеждах, которые порождали в сердцах французов сообщения сначала о героическом сопротивлении Советской Армии, а затем о сокрушительных ударах, которые она наносила по германской военной машине.
Эррио умалчивает о том, что вторая мировая война стала войной в настоящем смысле этого слова только начиная с 22 июня 1941 г., что до этого она была триумфальным шествием гитлеровских дивизий по странам Европы. Он не упоминает о том, что освобождение Франции стало возможно только благодаря беспримерному в истории подвигу советского народа.
Второй пробел в «летописи» Эррио относится к патриотическому движению Сопротивления. Если правящие классы Франции своим поведением в годы войны вписали в ее историю самые мрачные и самые позорные страницы, то народные массы смыли эту позорную главу героическими делами франтиреров-партизан, которые не довольствовались платоническими «жестами» и письмами Петэну, а с оружием в руках дрались за свободу родины. 75 тыс. французских коммунистов сложили свои головы в этой героической борьбе. Обо всем этом мы не найдем ни слова в книге воспоминаний Эдуарда Эррио.
Автобиографический уклон побуждает автора посвятить заключительный раздел книги истории его «ложного освобождения». 12 августа 1944 г. Лаваль, убедившись, наконец, в том, что гитлеровская Германия находится накануне полного разгрома, явился к Эррио в комнату, где он проживал на положении арестованного, и объявил о его освобождении. Это было лишь частью задуманного Лавалем in extremis маневра. Два дня спустя Лаваль изложил Эррио свой план. Он хотел созвать Национальное собрание, которое ни разу не собиралось после 10 июля 1940 г., вручить Национальному собранию – свою отставку и дать возможность Эррио возглавить новое правительство. Лаваль рассчитывал таким образом загладить свои грехи перед державами антигитлеровской коалиции. Этот план был подсказан Лавалю… американцами. Здесь заслуживает внимания указание на то, что США, поддерживавшие, как известно, во все время войны тайные контакты с деятелями Виши, поддерживали связь и с Лавалем, которого смертельно ненавидели в Лондоне.