В тот же день в 10.45 раздался звонок Даладье. Трудности возрастают, и к тому же положение очень неопределенное. Немцы наступают двумя моторизованными колоннами. Одна из них движется против армии Жиро на Мобёж и Ирзон. Вторая – на Париж через Лаон. В 11.30 я принял генерала Дюшелона, которого знал еще по Лиону. Он прибыл из Бреста с норвежской дивизией оборонять столицу. Дюшелон был поразительно спокоен, держался просто и уверенно. От него я узнал, что генерал Тушон направлен на Эну. В 15.30 ко мне зашел Рейно, чтобы сообщить о своем намерении внести изменения в состав правительства (национальная оборона и внутренние дела). Он же сказал мне о прибытии маршала Петэна.
В пятницу, 17-го, в 8.30 генерал Декам сообщил мне, что положение ухудшилось. Брешь, образовавшая я на участке между Мобёжем и Лаоном, расширилась. Немцы наступают в направлении побережья.
Мы начали формировать новую армию, включив в нее дивизии, прибывшие из Бельгии. Наступление на Париж, видимо, замедлилось. Однако в целом ничего не удалось сделать, чтобы остановить натиск немцев.
Вечером 17-го генерал Гамелен издал следующий приказ:
«Судьба Родины, судьба наших союзников, будущее всего мира зависят от происходящей в настоящее время битвы. Вместе с нами сражаются английские, бельгийские и польские солдаты, иностранные волонтеры. Вся британская авиация, как и наша, принимает участие в боях. Каждое подразделение должно скорее погибнуть, нежели оставить на поругание частицу родной земли, защита которой ему доверена. Теперь, как и всегда в тяжелые моменты нашей истории, наш лозунг – «Победа или смерть». Мы должны победить».
Этот приказ генерала Гамелена, известия об эвакуации Брюсселя и переезде бельгийского правительства в Остенде открыли населению глаза на положение, о котором до утра 18 мая оно не имело представления. Меня умиляло спокойствие, с которым садовник палаты депутатов возился со своими бегониями, в то время как парижские пожарные проверяли исправность водопроводных кранов. Дрозды, словно механические игрушки, скакали по газону. Погода была великолепная, но тем тревожнее было на сердце – ведь такая погода на пользу врагу.
Немецкое коммюнике от 18 мая очень меня расстроило. В нем сообщалось о том, что немцы просочились во внешний оборонительный пояс Антверпена, что Малин и Лувен оккупированы, Брюссель капитулировал. Наши оборонительные сооружения к югу от Мобёжа прорваны, ведется преследование наших войск на участках вдоль верхнего течения Самбры и Уазы; немецкие войска продвинулись на участке к югу от Седана.
Суббота, 18 мая, около 11 часов. Мне сообщили новости из совета министров. Обстановка все еще неясная, но она будто бы лучше вчерашней. Отражены три немецкие контратаки. Наши армии отходят из Бельгии в полном порядке.
Одновременно я узнал о перемещениях в правительстве: маршал Петэн назначен заместителем премьер-министра, Рейно стал министром национальной обороны, Даладье получил портфель министра иностранных дел, Мандель – министра внутренних дел. Ролэн назначен министром колоний, Барети – министром торговли.
Во время воздушной тревоги в убежище, где укрылись депутаты, журналисты и чиновники, министр Ривьер сообщил о том, что наши войска отбили у немцев Като. В 19 часов я вызвал к телефону министра Монэ, который подтвердил мне это известие и сказал, что наши войска взяли также Ландреси и провели успешную операцию в районе Монкорнэ. По его словам, моральное состояние войск восстановлено. Он только что виделся с мэром Лаона, которому поручено переоборудование городской электростанции, что, по-видимому, указывает на то, что Лаон немцами не оккупирован.
В 20.30 по радио было передано тревожное коммюнике премьер-министра: «Немцы еще глубже продвинулись к западу. Положение хотя и не безнадежное, но весьма серьезное». Рейно пояснил мне, что не хочет успокаивать население выдумками. Антверпен и Брюссель эвакуированы, но крепости Льеж и Намюр все еще держатся. Одновременно Французская академия наук сообщила, что в течение дня она занималась определением глагола «любить».
Г-н Жеро Жув, корреспондент агентства Гавас, видел, как действовала в Голландии «пятая колонна». Было это еще в пятницу, 10-го, когда появились первые немецкие самолеты. Она выступила не в Амстердаме, где были произведены многочисленные аресты, а в Роттердаме и Гааге. На улицах этих городов началась стрельба. Полиция открыла ответный огонь, но стреляла наугад. Нацисты стремились вызвать панику. Г-н Жув находился в Гааге. Весь день он слышал выстрелы. Подобная тактика вызвала страшный беспорядок и всеобщую подозрительность. В Гааге «пятая колонна» пыталась ворваться в префектуру полиции. Немцы прибывали в большом количестве на базу гидроавиации в Роттердаме, кроме того, в леса сбрасывались парашютисты. Чтобы навести порядок, голландцам пришлось отозвать с фронта две дивизии. Несмотря на предательство, голландские войска сражались очень хорошо. Винкельман сдался, потому что фронт был прорван и его войска окружены. Но Арнхем-ский мост неизвестно почему взорван не был. Г-н Жув рассказал мне об одном голландском крестьянине, отправившемся в Германию в поисках работы. Немцы потребовали, чтобы он надел на себя голландскую форму. Когда тот отказался, его арестовали.