Сестра Катя страдала больше других. Она терпеть не могла манной каши, а теперь во время дежурства ей приходилось съедать не меньше пятнадцати ложек этой самой каши и еще при этом не морщиться.
Через несколько дней, когда больные убедились в том, что никто и не собирается покушаться на их жизнь, вся эта «каторга», по выражению сестры Кати, кончилась. Раненые повеселели, охотно проглатывали лекарства и еще с большей охотой опустошали тарелки с бульонами, стаканы с кашей.
Один только Пауль продолжал оставаться недоверчивым. На этот раз функции сестры выполнял его сосед по койке – Эрнст. Он, для того чтобы Пауль был абсолютно спокоен, отправлял к себе в рот с каждого блюда не одну ложечку, как это раньше делала сестра, а две, а то и три ложечки.
Вскоре Паулю это надоело и он предпочел, так же как и другие раненые, без предварительной дегустации посторонних съедать свой завтрак, обед и ужин.
Окрепших раненых отправляли в тыл… Неожиданно на участке энского корпуса противник прорвал фронт. Госпиталь не успели эвакуировать. Неприятель немедленно сменил весь советский медперсонал. С такой же быстротой исчезли и продукты, предназначенные для больных.
Однажды поздней ночью Паулю не спалось, он на костылях вышел в коридор покурить. Дверь из кабинета главного врача была приоткрыта. Пауль услышал странный разговор, который вел главный врач с комендантом госпиталя.
– Где же логика? – спрашивал взволнованно врач. – Многие из них поправятся и смогут снова вернуться в армию… Все эти безногие, безрукие при современной технике протезов смогут быть полезными людьми обществу.
– Не учите меня, доктор, – грубо прервал его комендант. – Вы не учитываете того эффекта, который это произведет на нашу армию и на весь мир. Гораздо полезней будет для нашей нации принести в жертву этих несчастных калек. И потом мне надоело вас уговаривать. На войне не уговаривают… Приказ есть приказ. Извольте к завтрашнему утру, не позже одиннадцати, составить акт о том, что, – отчеканил комендант, – большевики, удирая, отравили раненых. Вы представляете доктор, – добавил он с пафосом, – какая это будет сенсация для всего мира! Мы все это заснимем… Штаб обещал прислать кинооператора… Да, это будет лучшая иллюстрация к разговорам о зверствах большевиков. Без дела, без доказательств разговоры остаются только разговорами…
Пауль, стараясь как можно тише стучать костылями, пробрался к себе в палату. Он вспотел от страха. Что делать? Надо спасать себя и товарищей. Он разбудил Эрнста и все рассказал ему.
– Тебе это, наверное, приснилось, – заметил Эрнст, недовольный тем, что его разбудили. – То тебе мерещилось, что нас красные хотят погубить, то уж свои… Спи и не мешай другим спать, а то уж светает, – и Эрнст повернулся спиной к Паулю.
– Это не сон! Клянусь тебе, Эрнст! Эрнст! – взывал Пауль, но тот его уже не слушал.
На рассвете сестра принесла больным на подносе кофе. Она поставила стаканы на столики и ушла. Больные начали просыпаться.
– Ну, что, жив? – спросил насмешливо Эрнст у Пауля.
Но бледное и осунувшееся лицо товарища не на шутку испугало его.
– Хочешь, сейчас проверим? Кис-кис, – поманил он вошедшую в палату рыжую кошку. Кошка, мяукая, подошла к кровати Эрнста. Он налил в блюдечко кофе и поставил на пол.
Эрнст и Пауль тревожно следили за кошкой. Кошка вылакала кофе, не облизываясь, медленно пошла к выходу и у самой двери упала замертво.
– Она умерла! – закричал Пауль, хватая за руку Эрнста, – Она умерла!
– Да, да, – прошептал Эрнст… Товарищи! – закричал он громко на всю палату: – Не пейте кофе, оно отравлено!
Поднялся невообразимый шум. Все бросились к дверям, где лежала бездыханная кошка. Пауль рассказал о ночном разговоре доктора с комендантом.
– Они хотели нас отравить, а потом свалить все на большевиков, – выкрикнул кто-то, угрожая костылем.
На шум и крик вбежали сестры, появился доктор. Заметив мертвую кошку, он тотчас же исчез.
Комендант вошел в палату с вооруженными солдатами.
Через два дня, когда наши вновь заняли этот госпиталь, они были страшно удивлены, обнаружив в сарайчике для дров безногих, безруких солдат противника с огнестрельными ранами в черепах.