– Ты что-то хочешь мне сказать? – спросил он, в очередной раз поймав на себе ее вопросительно-оценивающий взгляд.
– Ну, я еще не совсем уверена, может и не стоит.
– Ну, говори, чего уж. – Он подбодрил ее взглядом.
– Но вдруг ничего не получится, может я скажу позже, когда все станет ясно?
– Ну, если бы ты не хотела, чтобы я о чем-то знал, ты бы и не начала этот разговор, а если уж начала, так давай уж, выкладывай.
Некоторое время она раздумывала, говорить, или нет. А он наблюдал, как легкий ветерок, играя со смятыми бумажками и невесть откуда взявшимися здесь прошлогодними листьями, собрал все это в одном месте, метрах в пятидесяти от них, закрутил в тугой жгут, и погнал вдоль аллеи им навстречу.
– Я, наверное, могу скоро уехать, – скороговоркой проговорила она. – Понимаете, папе предлагают выгодную работу за границей, и, если все получится, я уеду с ним.
Ветерок внезапно стих, и маленький, веселый вихрь распался прямо у их ног, оставив после себя серую кучку пыли, выцветших конфетных фантиков и сигаретных окурков.
– Что? – переспросил он, хотя прекрасно слышал, что она сказала.
– Я говорю, папе предлагают новую работу. – И она начала рассказывать, как это может быть интересно, пожить за границей, познакомиться с новой культурой. . .
Он слушал ее вполуха. Признаться, он впервые понял, что может ее потерять. Они работали столько лет вместе, что он и представить себе не мог, что что-то может нарушить их отношения. А ведь она могла найти другую работу, переехать в другой город, да мало ли что еще могло случиться. Да вот хоть как сейчас – предложили отцу повышение по службе. Хотя непонятно, почему она должна обязательно с ним ехать. Она уже достаточно взрослый человек, чтобы принимать самостоятельные решения, а не ехать, куда папа скажет.
Он поймал себя на мысли, что начинает нервничать, и что для этого действительно есть основания. Он всегда воспринимал ее как друга, и вот сейчас, в преддверии предстоящей разлуки, он просто не понимал, как будет дальше жить без нее. Он не мог представить, что, придя на работу, не услышит звук ее торопливых, цокающих по коридору, каблучков, не увидит этих лучистых, небесно-голубых глаз, не порадуется звону ее молодого, задорного голоска, не вдохнет легкий аромат ее светлых, шелковистых волос.
Проводив ее до дома, он по-дружески чмокнул ее в щечку, скорее обозначив поцелуй, как это делают на приемах в правительственных делегациях, чем действительно поцеловав.
– Вы только никому не говорите, – окликнула она его. – А то вдруг ничего не получится, а все уже будут знать.
– Не скажу, – заверил он.
– Спасибо, – сказала она ему, глядя прямо в глаза.
– За что? – удивился он.
– Ну, так, …что проводили, – не нашлась, что ответить она.
– Ну, до завтра.
– До завтра.
Всю ночь он ворочался с боку на бок, не в силах заснуть, и все больше понимая, что любит ее, и что должен сказать ей об этом. – «Ну, вот она уедет. Уедет, быть может, навсегда», думал он. – «И что она будет вспоминать обо мне? Что был в ее жизни один начальник, с которым она вместе ходила с работы. И это все»?
Правда, иногда ему казалось, что в их отношениях присутствует нечто большее, чем дружба, впрочем, это могло ему только казаться. – «Нет, она должна все узнать. Хотя непонятно, что это может изменить, раз уж она все равно уезжает. Для чего все это нужно? Может оставить все как есть»? Так ничего и не решив, он заснул тяжелым, без сновидений, сном.
Три последующих дня он старался бороться со своими чувствами, боясь что-либо менять в их отношениях. Во время их общения он настолько много узнал о ней, о ее делах, чувствах, переживаниях, что она стала для него настоящим другом. И он боялся, что, признавшись ей в любви, он может не суметь построить новых отношений, и одновременно безвозвратно потерять старые. Он боялся, что после его признания она начнет воспринимать все его поступки предвзято, глядя на них сквозь призму его чувств, а не его настоящих намерений.