– Теперь ты чист, и в твоей душе осталось лишь одно земное желание. Оставь его тут, и тогда откроется пред тобой другой, доселе неведомый тебе мир.
Андрей Владимирович обернулся лицом к вокзалу и не увидел людей. Вместо их фигур плыли по площади туманные, полупрозрачные сгустки. Переливаясь тусклым светом, они текли непрерывными потоками по эскалаторам вокзала, сталкивались в переходах, скапливались на перроне. Среди всей этой аморфной массы он видел лишь одну реальную фигуру, одно, такое узнаваемое и такое живое лицо. Что-то нестерпимо больно зашевелилось у него в груди, прорываясь наружу, разрывая в клочья его телесную плоть. Затем из груди его вырвался огненно-золотой шар, и, постепенно ускоряясь, устремился к той, которую он любил. И в тот же миг он почувствовал, что последняя тяжесть прошедшей жизни покинула его тело, что теперь у него нет тела, а есть лишь одна душа. Блистающие небеса раскрылись ему навстречу, и он, набирая скорость, устремился ввысь, туда, где вечный свет, вечный покой и вечное умиротворение.
Она все еще стояла на перроне, когда вдруг как-то внезапно и совершенно отчетливо поняла, что он не придет. Ей показалось, что на какой-то миг яркое лучистое солнце стало чуть тусклее, а теплый весенний ветерок, вдруг сменился холодным осенним порывом. Где-то далеко, заунывно-протяжный, возник звук сирены. Звук этот все нарастал, пока не перерос в невыносимый, наполненный страданием вой. Слушать его было невозможно.
– Ну, все пора, давайте прощаться, – и они с мужем, расцеловавшись со всеми провожающими, проследовали в свой вагон.
Кинув чемоданы на нижние полки, они сразу же вышли в коридор, и, обнявшись, стояли у окна, махая провожающим, до тех пор, пока сначала перрон, а затем и высокое здание вокзала не скрылись из виду за поворотом дороги.
В купе они оказались вдвоем. Разложив чемоданы, достав из них прежде еду, умывальные принадлежности и спортивные костюмы они решили сразу переодеться.
– Пойду, схожу, переоденусь, – сказала Александра, беря с собой пакет с одеждой и шлепками.
– Да ты чего, переодевайся тут. Нет же никого, – удивился Михаил.
– Мне еще носик припудрить надо, – мило улыбнувшись, ответила она, выходя из купе.
– Ну, давай быстрее. Придешь – будем есть, – Михаил закрыл за ней дверь и тоже начал переодеваться.
Александра вышла из купе и, пройдя по узкому, покачивающемуся коридору, зашла в туалет. Закрывшись и расположив пакет с вещами на полке под зеркалом, она достала из заднего кармана джинсов мобильный телефон и набрала почти уже забытый номер. Зачем она звонила? Что хотела сказать? Она и сама толком не знала. Может в последний раз хотела услышать знакомый голос? Трубку долго не брали. Она уже хотела завершить вызов, когда с того конца сквозь треск и помехи, вызванные, наверное, движением поезда донесся незнакомый мужской голос.
– Алло, вы кому звоните?
– Здравствуйте, – удивленно ответила она. – Позовите, пожалуйста, Андрея Владимировича.
– Извините, а кем вы ему приходитесь, – продолжал допытываться трескучий голос.
– Знакомая, – после некоторого замешательства ответила она.
На том конце возникла некоторая пауза, очевидно говоривший передавал кому-то полученную информацию. Наконец тот же голос каким-то извиняющимся тоном ответил.
– Понимаете, он умер. Сегодня в 16:50 его сбила машина на привокзальной площади. Наверное, спешил кого-то встречать или провожать… и вот, такое несчастье.
– Провожать, – машинально, как эхо ответила она.
– Что? – и после небольшой паузы, – Извините, до свидания, – на том конце повесили трубку.
Она стояла, закусив нижнюю губу и тихо подвывая. Ноздри ее раздувались, подбородок дрожал. Наконец, внутри нее словно что-то лопнуло, и она зарыдала в голос. Она плакала и не могла остановиться. И тут что-то нестерпимо горячее, жгучее тупо и сильно толкнуло ее в живот. Александра вскрикнула от мгновенной боли, и опустилась на корточки. Боль постепенно проходила, словно рассасываясь по всему телу. Александра медленно встала и повернулась к окну. Слезы катились по ее щекам, и падали вниз, впитываясь в махровую ткань футболки. Из коридора в дверь туалета настойчиво стучали, с требованием открыть дверь. Она ничего этого не слышала и невидящим взглядом глядела в окно, за которым проносились веселые зеленые поля, светлые перелески и молодые березовые рощицы. Поезд увозил ее все дальше и дальше, от ее горестей и бед навстречу новой, счастливой жизни.