Заигрывая с этой братвой, Амалазунта невольно становится на вульгарные готские позиции. Сейчас она сама готова валяться у них в ногах, но держится отменно. Острит, похлопывает их по кожаным широченным грудям, так что гул стоит, втемяшивает. Они будут пробираться по одному, по два. Никаких старших, никаких командиров над ними, она - их командир, и каждый из них подчиняется и служит ей одной на всем белом свете. Все зависит от способностей каждого, всех - подчеркивает - способностей.
— Да, да, да,- они кивают, понимают ее, сопят в две дырочки.
Заплачено им будет, выносит мешочки с монетами, каждому по маленькому мешочку. Глаза чуть не выкатываются; сроду столько не видели. Да на эти денежки можно всю жизнь жить не работая. Это копейки, только на первое время. Пусть тратят не экономя, она позаботится об их преклонном возрасте особо. В случае удачи каждый из них получит еще по стольку, плюс наиболее отличившимся гонорар. От сумм, которые она называет, у них пол уходит из-под ног. Сделают все, тянутся. Заставляет произнести клятву, произносят.
— Ладно, договорились.
Она просит их беречь себя. Не маленькие - говорят,- опасность понимают. Вся жизнь прожита в опасностях. Это другая опасность - хуже, больше. Говорит со страстью в голосе: тут запросто, если не поостеречься, можно свернуть себе шею. Не так много она имеет преданных людей, чтобы рисковать ими. Молчат, тронуты, прожевывают, шевелят усами.
Теперь остается ждать, сидеть сложа руки, бегать по дворцу, выезжать на улицы, общаться с народом, присутствовать в храмах при богослужениях, но при этом чем бы ни заниматься, делать только одно дело - дело ожидания. От нее больше ничего не зависит. Все зависимое от нее реализовано. Разработан общий стратегический план - раз, подобраны надежные люди - два, людям втолкованы их задачи - три, у людей не спинах ключиком, как у механических игрушек, заведен завод - четыре, теперь они движутся, вертят головками, машут ножками, ручками, как могут, насколько хватит в них этого завода, исполняют волю вдали от нее, на недосягаемых расстояниях, вне видимости, вне управляемости. Игрушечки сами, игрушечное дело, на самой большой карте - едва заметные точки, черточки. Амалазунта - точка, но с кружочком, где кружочек ее дворец, ее гнездо; корабль со всем золотом королевства - щепочка. Все мало, ничтожно, почти ирреально, от переживаний, ожиданий и под спудом их как бы перестает существовать во плоти, в материи.
Первое известие: корабль встал на якорь в Эпидамне, команда гуляет в порту, капитан с помощником по очереди несут караульную службу. Она представляет себе их жизнь там, разутую, раздетую, разгильдяйскую жизнь - лучшую для оболтусов, таких, как они. Метут пыль на незнакомых улицах, испытывают старые ощущения на новых девочках. Матросня заслужила и пользуется своей заслугой, как наградой. Амалазунта не торопится в Эпидамн, к своей родной матросне, в дом, приготовленный Юстинианом. Она еще не все потеряла тут, на италийской земле, и ждет, когда потеряет. Каждый стук охраны в дверь, каждый энергичный шаг в покоях, во дворце заставляет ее собраться, подготовиться к новому известию и действовать в зависимости от того, каким оно окажется.
Амалазунта еще ни разу в жизни так не зависела не от себя, как теперь. Собраны личные драгоценности - они у нее всегда в шкатулке, личные вещи, модный, хотя и не очень обширный гардероб - все мобильно, в одном месте, уже перетянуто в тюки, сложено в коробки. Носильщики-рабы спят стоя в помещениях челяди, в хлеву - мулы, откормленные, предназначенные для поездки, носилки с балдахином, но не парадные, а скромные, нищенские носилки, чтоб внимания к себе не привлекать, наготове; в порту триера с экипажем, экипаж неукоснительно эти дни соблюдает сухой закон, каждый напившийся или выпивший немедленно рассчитывается, а на его место берется новый, на вид трезвый - безработных в порту хватает. Одно известие - и она поедет, одно известие - и останется. Много думала, много смотрела в окно, на залив, изматывала нервы в борьбе с объективным временем.