— А какой такой ключ,- начинает нервничать Асклепиодат,- пусть покажут.
Искать и искать. Сегодня уже полдня ищут, и бесполезно. Все на своем месте. Ни одного поджога, ни одного подземного хода, ни одного предателя. Разве что он Марсу ухитрился дать взятку. Со стороны лагеря город кажется несколько иным, чем изнутри. Возможно, какая-то лазейка и открылась. Мы не можем утверждать, что ее нет. Осторожность меньшинства действует на большинство как отрава. Все склоняются к переговорам.
— Но такой возможности нет,- орет Асклепиодат на недотеп.
— Или - или. Велизарий ясно дал понять: открывай.
— Тогда, скорее, не шантаж.
— Трусы, скоты! Три недели обороны свинье под хвост. Взгляните на тех, кто на улице под окном ждет от вас волевого решения.
Совет слишком затянулся, толпа нетерпеливо вопила. Отдельные смельчаки ломились в двери. Проголосовали, вшестером против четверых, за оборону. Если б голосование закончилось иначе, Асклепиодат бы открыл двери, впустил всех ломившихся и объявил совет антинародным, недействительным. Крайность, к которой не пришлось прибегнуть.
Находится доброволец, согласный швырнуть к сандалиям Велизария письменную волю неаполитанских граждан. Ради удовольствия поиздеваться над прославленным и бессильным полководцем молодчик готов рискнуть своей головой в качестве парламентера. Ломаясь и кривляясь, отвешивая шутки, показывая зад неприятельскому лагерю, он собирается в путь. Сбросил приличную одежду, надел рванье: поменялся с рабом, голову и плечи покрыл мешком, который сложил за уголки в виде капюшона, подпоясался веревкой, сел на ишака, в левую руку взял постромки, в правую - послание и выехал из ворот, пятками наяривая животное по бокам. Его провожали с царскими почестями.
После царей дураки-профессионалы всегда стояли на втором месте. С дегенеративной миной, не имея практики езды на ослах, он был натурально вдвойне смешон. Такова его роль в этой войне - заразить людей смехом. Кое-кто из византийской стражи не выдержал, прыснул, утерся рукавом. Ухмыльнулся половиной рта суровый Велизарий, велел повесить. Когда вешали, смеялись; капюшон не сдернули, веревку накинули прямо поверх мешка; смеялись, когда он повис, болтая ногами. Смеялись, когда он отболтал ими и затих. Какой экземпляр! Честолюбие шута: поиздеваться над великим полководцем действительно не каждому дано. Одного этого вполне достаточно, чтобы не считать свою жизнь прожитой зря. А он ведь еще чем-то был занят - вполне счастливчик. Другой семьдесят лет прокоптит, а так и не познает блаженства, которое появляется после надругательства над властью; как трястись перед ней, знает: всю жизнь трясся, а как надругаться над ней - нет. Висельник познал высшую философию - философию надругательства над культом, только никому, увы, не расскажет.
День гнева и расправ. Велизарий лично зарубил исаврийца, проболтавшегося о разрушенном водопроводе. Он не доверяет своим командирам, его ближайшие помощники не знают, а тут какая-то вошь угрожает секретности. Все вранье, но за длинный язык железный меч прорубает легкие - не будет больше сочинять. Зовет к себе Магна, начальника конницы, человека на редкость храброго, велит ему и начальнику исавров Энну отобрать четыреста их лучших солдат, полностью вооружиться и ждать.
Послал за Бессом, но Бесса нет. Искать! Землю рыть!
Перед какой-то палаткой воин с копьем, на лице решимость и страх, не пускает, бережет покой командира, отдыхает, дескать. Копье вырвали, воина отпихнули, ворвались. Бесс валандался в постели со шлюхой, только, видимо, начал. Сняли со шлюхи, во всей его красе: Велизарий зовет!
Бесс за меч, на меч наступили ногой; с ревом оделся и вышел, на ходу застегивая доспех. Скажет Велизарию все, что думает про него: паникер, паникер, спекулянт боевых тревог. Пока дошел до начальника, спотыкаясь, ломая ноги о копья палаток, поистратил свой пыл.
Велизарий - Бессу: объявить боевую готовность, не сразу, чуть подождешь, лично проследишь и сразу ко мне. От меня не отходить ни на шаг.