Чрезвычайно значительны ассоциативные концепты, подчеркивающие и углубляющие отношения Рябинина и Селиванова. Основная единица в концептуальном ряду — рябина. Иван родился и живет в Рябиновке. Ключевая деталь окружающего его деревенского пейзажа — рябина в каждом «проулке и каждой усадьбе, краса и удовольствие для деревни» (с. 65) как символ трагической судьбы деревни. Рябинник за четверть века, пока Иван маялся в неволе, поднялся стеной у его дома, словно в напоминание о запрещавшем сажать рябину у крыльца древнем славянском поверье «У кого рябина — у того несчастье». Правда, изворотливый Селиванов и эту примету смог преодолеть, ухитрился использовать охранительный смысл древней легенды — «проклятое» дерево словно стояло на защите и охране жилища его товарища[272].
Трагический отсчет биографии Ивана Рябинина начался со столкновения с гадом бровастым (прецедентная деталь, семантика которой открыта любому читателю, пережившему «эпоху застоя»), к которому не знающий компромиссов егерь стал приставать с законом (с. 150). Результат — несправедливый суд: «Закричал Иван в суде лихим голосом о правде <…>, но распилили человека пополам, душу распилили в день цветения, в день радости» (с. 150).
В первые дни лагерной жизни приснился Ивану странный сон, будто вырастает на его таежной тропе колючая проволока, которую не обойти, дом превращается в темницу, из которой не найти выхода к свету, а вся земля — одни круги и квадраты заборов и запреток!.. (с. 151). Весь мир, люди, населяющие его, искажаются силой неправды! И тогда на помощь ему приходят люди из другого мира… — без конца и края, без начала и конца (с. 152), люди, открывшие ему глаза на жизнь, пребывавшую в нем неуслышанной и неувиденной (с. 153).
Обретение веры ярче всего проявляется в изменившемся облике героя. Селиванов, с некоторой завистью называвший когда — то товарища то кабаном, то лосем, то битюгом, то верзилой, то медведем, а то молчуном — бугаем, после 25 — летней разлуки при свете лампы уловил «жутковатое сходство: На нем была рубаха навыпуск, перекрытая белой бородой, серебрившейся в свете лампы каждым волоском. На голове — необычный расчес волос, во всей фигуре особый склон плеч. Но главное — лицо. Оно было не просто спокойное, а как бы нездешнее, несущее в себе такие тайны, которых ни касаться, ни разгадывать было нельзя» (с. 137).
Это сходство поразит молодого художника — случайного попутчика в иркутском поезде, заставит затихнуть скандальную городскую продавщицу, остановит парней — бульдозеристов, зверски прорывавшихся к рябининскому заветному зимовью. Примерно так же придет однажды к герою распутинского рассказа «Видение» (1997) Николай Чудотворец в знак обретения уникального состояния энтелехии (Может быть, неслучайно впервые опубликовал В. Распутин лучший свой рассказ именно в бородинской «Москве»). Но у Бородина это, скорее, преподобный Серафим Саровский — «русский богатырь из Курска», который после перенесенных им несправедливых обид и болезни, исцеленный Пресвятой Девой, «преодолел все ступени человеческого совершенствования, превратившись „в удивительно светлого старца, духоносного наставника всей России“[273]. Хотя, если бы не серебро в волосах, да особая стать, можно было бы обнаружить и определенное сходство с особенно почитаемым писателем „великим подвижником православия“, предсказавшим „краткое время царства антихриста“ Иоанном Кронштадтским[274].
В структуре образа хулигана и браконьера Селиванова совсем иные семантические доминанты, символизирующие его абсолютную укорененность в той жизни, которая возникла на огромных пространствах „России исторической“ после свершившейся национальной трагедии, которой считал Л. Бородин Октябрьскую революцию, уничтожившую единство национального духа, национального бытия. Неслучайно Селиванов сердится, когда путают его имя, заменяя его „городским“ вариантом Андрей (мужественный, храбрый, словно утверждая знаменитую формулу П. Флоренского „По имени и житие“. А фамилия Андриана от имени предка Селивана — Бога лесов, полей и стад)[275].
275