Исследователи классической русской литературы, как правило, обращают внимание на топосы времени и пространства, жизни и смерти, на топосы материнства. «Художественный состав содержания» литературных текстов самых известных традиционалистов — сибиряков — В. Астафьева и В. Распутина — с применением этого аналитического инструмента, естественно, изучался. Нас же интересует онтологическая основа хорошо известных исследователям текстов, но те смысловые импульсы, которые не всегда в достаточной степени отрефлексированы, хотя влияют на целостность повествования. К такого типа топосам, на наш взгляд, относятся топос хоровода и топос праздника, существующие в текстах писателей — сибиряков в разных вариантах, если использовать определение М. М. Бахтина, «в неразвитом, в необоснованном, в интуитивном виде»[66].
Хоровод — идеально — регулятивный топос. С одной стороны, он соотносится с наиболее значимым мифопоэтическим символом — кругом, отражающим идею цикличности времени и представления о структуре пространства, связанным с солярной символикой[67]. С другой стороны, топос хоровода зафиксирован в русской культуре в соответствующем концепте, имеющем сложную смысловую структуру. Это не просто «старинный коллективный народный танец у славянских народов, участники которого с пением ходят по кругу, обычно взявшись за руки», как утверждают составители толковых словарей. Хоровод — событие для многих сильных, здоровых, красивых людей, объединенных в процессе общего переживания радости и праздника. Точное описание девичьего хоровода, насыщенное многими образными подробностями из фольклорных текстов — пейзажно — бытовыми, фантастическими и обрядовыми, транслирующими картину всеобщего веселья, — создал С. А. Есенин:
Хоровод — модель пространства, освободившегося от иерархических социальных зависимостей; модель слияния времен природного и космического. В хороводе отражаются различные социально — бытовые явления народной жизни, со всей полнотой и искренностью, свойственной народной песне выявляются внутренние свойства русского человека, ведь, как сказала одна из известных северных песенниц: «Мы ходили песню». А о значительности и специфичности содержания народных песен говорит пословица: «Сказка — сладка, а песня — быль». Движение певуний в хороводе идеально подчинено национальному коммуникативному коду, предлагающему русскому человеку самостоятельно, но в подчиненности с молоком матери усвоенным принципам, выстраивать многообразное взаимодействие с теми, кто оказался рядом, ради проявления своего таланта и своих возможностей.
Если принять все это, то придется признать, что именно в хороводе выражается с предельной точностью и полнотой национальное представление о гармонии движения, окружающего мира, эстетические представления русского народа. Неслучайно чинные, спокойные северные хороводы передают представление о благородстве и сдержанности. Украшенные песнями хороводы центральных областей России объединяют людей веселых и беззаботных. Многолюдные, замысловатого рисунка хороводы южан демонстрируют безудержное веселье. Специалисты считают, что изобретаемые хороводницами фигуры напоминают узоры кружевниц, резчиков по дереву и кости, живописцев. Одним словом, код хоровода требует серьезной расшифровки, ибо хранит представления наших предков об устройстве мира, природы, о стандартах поведения, о моральных принципах и критериях, в соответствии с которыми в течение многих столетий организовывались формальные и неформальные взаимоотношения.
Благодаря авторитету М. М. Бахтина, топос хоровода на несколько десятилетий был скрыт за популярным амбивалентным учением о карнавале, которое последователи и апологеты, по ироничному замечанию С. А. Небольсина, превратили в глубоко по — русски «антирепрессивную», «демократичную», «еретичную или ереселюбивую, всемирно — освободительную, раскрепостительную» и пр. Возвращение топоса хоровода в поле научного поиска началось в 1960 — е годы, когда были опубликованы сначала работы В. Я. Проппа, посвященные морфологии русских праздников, потом появились исследования сотрудников Пропповского центра, наконец, статьи одного из учеников Бахтина — С. А. Небольсина.
67