Работая над образом художественного пространства, В. Липатов, как и Е. Носов, отбирает характеристики, которые заставляют читателя вслед за персонажами воспринимать Улым как центр земли — ядро безграничного мира. Прояснение масштаба этого мира — одна из главных художественных задач: единственная деревенская улица бесконечно простиралась в обе стороны, тайга деревню не сдавливала, небо — не ограничивало. Уникальность топоса проясняется при сравнении с Астафьевым, у которого та же особенность пространственной организации сибирских деревень представлена иначе. В «Последнем поклоне» он мимоходом замечает, что его герои жили в длинном селе на берегу Маны.
Не менее важно, что в изображении Липатова довоенная жизнь сибиряков оснащена предельно малым количеством советских атрибутов. В перечень хронологических меток на равных правах входили Первомай, пасха, вторник — день, когда в недолгую навигацию заходил в Улым пароход «Смелый». Ощущение, что эта знаковая система отражает достигнутое в предвоенную эпоху историко — культурное единство абсолютно разноплановых временных координат, на котором и основывалась удивительная гармония общей жизни — в мире, где все было правильным, естественным. Правильность улымской жизни определялась продолжающимся господством родовых отношений, старинных порядков, в которых проявлялся «сибирский прагматизм» (определение И. И. Плехановой) — особая целесообразность в понимании В. Липатова и его героев. Эту целесообразность под семейным давлением в конце концов принимают и Рая Колотовкина, и младший командир Анатолий Трифонов. Повествователь подчеркивает, что этого ни за что не случилось бы двадцать лет спустя.
Устойчивость заведенных в давние времена порядков, архаичных традиций была обусловлена их прямой подчиненностью природным законам и ритмам, которые веками в значительной степени определяли жизнь деревенского человека. В этом отношении чрезвычайно характерна детально воспроизведенная Липатовым хронология дня улымчан: просыпались в пятом часу утра; завтракали около шести, сразу же после того, как пройдет деревенское стадо; возвращались с работы в девятом часу вечера.
Не менее консервативен и наполнен вполне определенным содержанием «кулинарно — пищевой код»[97], которому неуклонно подчинена бытовая жизнь семейства Колотовкиных. К завтраку тетя Стерлядки подавала на стол в огромном чугуне суп — скороварку из баранины, в котором ложка стоймя стояла, а потом противень с огромными карасями. Ели удивительный суп с пшеничным хлебом, ели в молчании, серьезно, деловито. А по вечерам — молоко, яйца… Доминируют «волшебные (чудесные)» продукты, своеобразный вариант сакральной пищи, которая дает возможность главе семейства и братьям — богатырям по — стахановски работать.
За столом у каждого свое место, есть вполне определенная процедура потребления пищи, раз и навсегда установленная очередность в совершении самых разнообразных действий, имевшая глубокий, гармонизирующий семейные взаимоотношения смысл.
Первые сомнения в необходимости соблюдения этих старинных норм и правил принесла в Улым из далекого города Рая Колотовкина (Раиса — легкомысленная, беспечная[98]). Приезжая племяшка поначалу суп утром есть не могла. Не умела донести без мокрой дорожки ложку от чугуна. Соблюдала застольные обычаи и ритуалы с недоумением. Никак не хотела мяса набирать, в первую очередь именно за худость и пострадала — получила прозвище Стерлядка. Но организация деревенского быта, полностью подчиненного ритму крестьянской жизни, заставляла Раю отступать от городских привычек, от детского ощущения легкости бытия. Более того, с течением времени эти отступления стали доставлять ей удовольствие.
97