Таким образом, среди героев шаламовских рассказов отчетливо выделяются два типа: с одной стороны, герой мужественный, стойкий, надломленный, но не сломленный лагерем, являющийся порождением художественной реальности повествования и потому наиболее яркий и рельефный; с другой стороны, герой сломленный, униженный, подавленный лагерной действительностью, созданный средствами публицистическими и потому воспринимающийся как умозрительный, «внесценический» персонаж. Но каким бы ни был шаламовский персонаж, будь он герой или не — герой, обращает на себя внимание то обстоятельство, что он стоит на краю, на одном из флангов в воображаемом ряду воссоздаваемых типов. Если образ Ивана Денисовича создан Солженицыным как образ человека «из гущи народной», из середины и сердцевины, то герой Шаламова подчеркнуто неординарен, перифериен в отношении к центру.
Именно последним обстоятельством объясняется тот факт, что при всей насыщенности шаламовской прозы, будь то насыщенность фактическая, идейная или образно — эмоциональная, она не оказала на современную литературу воздействия, подобного солженицынскому. Ее влияние на последующее развитие литературы было ослаблено не только в результате цензурных преград, не давших возможности своевременной публикации «Колымских рассказов», но и тем, что Шаламов избрал центральным звеном своего повествования исключительного героя, разделившего общую народную судьбу, прошедшего все круги ада, но в известной мере смотрящего на случившееся и происходящее с высоты своего «рацио», с точки зрения человека, стоящего над многими, героя с элементами революционно — романтического мышления. Между тем литература конца 1950 — х — начала 1960 — х годов в оппозиции «герой — народ», «лидер — масса» после долгих лет внимания к личности неординарной, необычной, героической вновь в традициях классической русской литературы обратилась к образу «маленького» человека, «героя толпы», на данном историческом этапе с наибольшей полнотой представлявшего народ, страну, государство.
«Верный Руслан» Георгия Владимова:
людское и собачье
Следующим шагом в разработке лагерной темы можно считать повесть «Верный Руслан (История караульной собаки)» Георгия Владимова (1931–2003). Над «Верным Русланом» Владимов работал в 1963–1965 годах, закончил в 1974. На русском языке повесть впервые появилась в журнале «Знамя» (1989. № 2).
Как и в произведениях А. Солженицына и В. Шаламова, главными опорными точками повествования у Владимова остаются личность и государство, личность и общество. Однако личностью, вплетенной в события общественно — государственной жизни, у Владимова оказывается собака — верный Руслан. Жизнь караульного пса становится метафорой человеческой жизни вообще и жизни советского человека 1930–1950 — х годов в частности, его идеалов и нравственных представлений[156]. Соотношение короткого «собачьего века» с людскими «бледными, размытыми годами» позволяет художнику увидеть время «плотнее набитым событиями» (с. 80).
Думается, что подобный угол зрения избран Владимовым неслучайно. Развитие лагерной темы и развитие русской советской литературы 1950–1970 — х годов приводит художника к необходимости смены ракурса, к желанию расширить спектр анализируемых сознаний, к стремлению взглянуть на ту же проблему, но с иной точки зрения, как бы с другой стороны: у Владимова лагерь дан не глазами заключенного, будь то крестьянин, как у Солженицына, или интеллигент, как у Шаламова, а глазами охранника, будь то человек или собака, но в любом случае — представителя власти, а следовательно, государства. Центральная точка отсчета, основанная на мироощущении собаки — охранника, позволяет автору, с одной стороны, ввести в оборот ранее не подлежавшее обсуждению мнение, мировоззрение, позицию, с другой — найти художественную мотивацию «собачьей жизни» людей и животных.
Наиболее общими понятиями, опосредующими отношения зоны и воли, лагеря и государства, становятся в повести понятия рая и ада. Однако традиция восприятия этих нравственно — маркированных понятий в повести «Верный Руслан» иная, чем, например, у Шаламова. В одном из своих интервью сам писатель определил свою задачу как «увидеть ад глазами собаки и посчитать его раем»[157]. Именно такая точка зрения и присутствует в повести, где рай — это зона, где Хозяин — божество, а воля — ад, порождающий «помраченных», подлежащих «просветлению» в зоне[158].
156
Мысль о том, что «люди… нисколько не отличаются от собак» (с. 5) или «совсем, как собаки» (с. 39) звучит уже на первых страницах повести. Взаимозаменяемость параллельных образов оказывается двусторонней: в профиле человека угадывается «что — то собачье» (с. 51–52), а «под собачьей шкурой скрывается человек» (с. 59). Здесь и далее цитаты приводятся по изд.:
158
Традиционные противопоставления «воля — зона», «свет — тьма» утрачивают свою маркированность: «воля» у Владимова окутана тьмой, «зона» — воплощение тепла и уюта. «Райское светило» лагеря — луна ядовито — желтого цвета, отражающаяся в злобных желтых глазах Руслана.