Повесть Кураева «Ночной дозор» имеет подзаголовок — «Ноктюрн на два голоса при участии стрелка ВОХР тов. Полуболотова». Как известно, ноктюрн — это прежде всего «ночная песня»[167], и это уточнение находит свое оправдание в тексте — сюжетный план повести разворачивается ночью, когда стрелок ВОХР тов. Полуболотов «поет» свою ночную песню. Причем, эта песня — монолог не просто звучит в ночное время, но и обращена преимущественно к описанию событий, имевших место именно ночью.
Образом ночи открывается повествование: первую главу повествования составляет лишь одна фраза — «Я белые ночи до ужаса люблю…» (с. 419)[168]. Уже эта первая глава — фраза дает представление о том, что повествование ведется от первого лица, в ключе субъективного — лирического — монолога («ночной песни») главного героя тов. Полуболотова.
Фразу, открывающую повествование, Кураев строит таким образом, что в первый момент мало ощущается драматизм (точнее трагизм) темы, к которой обращается автор (и герой). Скорее наоборот. Своей конструкцией фраза ориентирована на классические модели поэтических строк «золотого века» русской литературы: как Пушкин выделял главное слово в строке ее местоположением: «Я вас любил…», ставя его в сильную пост — позицию, так и Кураев, кажется, акцентирует лирическую субъективность героя, его поэтический настрой, переживаемое им в отношении белой ночи чувство — в ударной позиции оказывается слово «люблю» (с. 419).
Обстоятельство «до ужаса» при первом прочтении находится в слабой синтаксической позиции, его восприятие ретушировано, но именно «ужас» составит главный повествовательный мотив «ночной исповеди»: главный герой повествования окажется в прошлом сотрудником НКВД и будет проводить многочисленные аресты и допросы.
Имя героя в повести не называется, фамилия звучит только однажды — в уже приведенном подзаголовке повести: ее герой — тов. Полуболотов. Фамилия героя указывает на стремление автора определить место героя в «людской иерархии»: по (литературной) традиции «как корабль назовешь…» То есть фамилия героя оказывается в достаточной мере маркированной, «говорящей»: герой характеризуется автором как герой средний, ординарный, не — выдающийся, человек из «массы», из «гущи», из «болота» (или «полуболота»)[169]. Такова авторская «экспозиционная» пред — оценка героя, которая, однако, как показывает анализ текста, не совпадает с самооценкой героя, выявляющейся в продолжении «лирической исповеди» стрелка ВОХР. Сокращение «тов.» уточняет эпохальный отрезок жизни героя — «Сейчас у нас какой, шестьдесят шестой год, так?», с. 458). «А ведь сорок лет почти прошло!» (с. 460–461).
Несовпадение голосов автора и героя задается Кураевым в самом начале повести, уже во второй главе — собственно авторском лирическом слове (отступлении). Введенная Кураевым непосредственно после первой главы — фразы главного героя авторская речь сразу даже не распознается, кажется, что она является продолжением лирического восклицания героя. Однако стилевая строгость и стройность, некоторая сдержанность и «обезличенность» вводят в повествование идейно — смысловой камертон, который позволяет разделить зоны голоса автора и главного героя, обнаружить несовпадение в позиционировании себя героем и отношением к нему автора. Ненавязчивое зонирование голосов автора и героя — повествователя позволяет скорректировать разность между субъективностью позиции героя и объективностью его оценки автором. На формальном уровне главы, которые «наговариваются» героем, заключены в кавычки, «авторские главы» не закавычены.
Во время ночного дежурства о себе тов. Полуболотов рассказывает так: «<…> я, с одной стороны, крестьянин, конечно, а ведь с другой стороны, у меня папаша чайную держал деревенскую. Плохонькая, грязная, маленькая, тесная, вполизбы, а что делать? Сестер шесть штук ([170]), а земли — собака ляжет, хвоста не протянет… А всех накорми, всем приданое… <…> Я последний был, сестры меня „барином“ дразнили, отец сильно баловал. <…> Нас, может, и раскулачили бы <…> да Надюха к этому времени в суде секретарем работала <…> обошлось» (с. 466).
Детство кураевского героя проходит обыкновенно: «Детство — вообще — то большая радость» (с. 466), только, по словам героя, «с детства (у него. — О. Б.) к крестьянскому обиходу сердце не лежало <…> больше склонялся <…> к пролетариату» (с. 466). И еще одно важное обстоятельство из детства героя — он «в чайной отцовской только на людей ожесточился» (с. 466).
Юность героя, его служба на Балтийском флоте становится временем слияния героя с «великой эпохой»[171].
167
«Ноктюрн — <
168
Здесь и далее ссылки на повесть «Ночной дозор» даются по изд.:
169
«Малая родина» тов. Полуболотова —