В «Государях Московских» Балашов стремится воссоздать мир русского средневековья с необычайной степенью полноты, исторической достоверности и философской насыщенности. В его романах последовательно и тщательно отображены основные события русского средневековья, воссозданы исторические лики великих людей избранного периода, написаны картины быта, изображены характеры и нравы простых людей на тот период, когда начинали складываться и выкристаллизовываться основные черты русского национального характера.
В основе художественно — исторической концепции Балашова лежит научная теория выдающегося современного историка Л. Н. Гумилева об определяющем значении этнической природы народа в его исторической судьбе, пассионарная теория этногенеза[198]. Идея ученого, подтвержденная анализом огромного исторического материала, получает свое отражение в творчестве Балашова, позволяет акцентировать прежде ускользавшие от внимания исследователей некоторые вехи в развитии исторического процесса, которые могут оказаться и оказываются решающими для его понимания. История возникновения Московской Руси, особый характер взаимоотношений русских княжеств с Золотой Ордой оцениваются в романном цикле через призму научных концепций Гумилева, становятся художественным (беллетризованным) воплощением его историко — этнических гипотез.
Следуя сложившейся традиции исторического романа, ориентированной на историзм повествования, на стилизацию и архаизацию письма, на создание внешнего исторического антуража времени, Балашов углубляет и дополняет ее историко — философскими размышлениями, связанными с глубинным осмыслением судьбы русского народа и русской государственности. Стоя на позициях писателя — патриота и создавая свои романы в период активизации споров о самобытности исторического пути Руси, Балашов задается одним из главных вопросов времени, центральным в споре современных «западников» и «славянофилов»: «Является ли Россия одной из европейских стран, обязанной развиваться по образцу стран Запада и за несоответствие своего пути развития западному заплатившей „отсталостью“? Или, напротив, у России собственная мессианская задача в этом хоре народов?.. Лучше или хуже наша история и мы сами стран и народов Запада?». И ответом Балашова служат слова из его романа: «Не лучше и не хуже, мы — иные».
Образно — художественное видение мира, реализованное Балашовым в сюжетном развитии основных конфликтов романа, переплетается с острой публицистической тенденцией в повествовании. В цикле романов «Государи Московские» писатель решительно встает на защиту русского народа от «западнических теорий», яростно опровергает «европейский миф» о вековой забитости, нищете и бедности русского крестьянства, включая в художественный текст значительные фрагменты документально — фактологического характера: «Грамоты, сохранившиеся до конца ХVI — начала ХVIII века <…> с исчислением имущества крестьянского двора, показывают огромное количество драгоценностей и дорогой рухляди, праздничной одежды, которая, при нужде, проданная, позволяла враз восстановить порушенное хозяйство. При цене рабочей лошади в полтину, а боевого коня — в рубль выходные украшения рядовой крестьянской женки стоили минимум 10–15 рублей, а то и много более. Нередки были у крестьян капиталы в 200–400 рублей <…>». Зажиточность простого люда создавала, по мнению автора, прочные экономические гарантии могущества государства, давала реальные предпосылки для укрепления его роли и влияния.
Анализируя политическую ситуацию в России ХIII — ХIV веков, Балашов стремится представить ее во всей полноте и сложности исторического бытования. Одним из первых в современной литературе писатель заговорил об огромной созидательной роли церкви в сплочении сил русской государственности. «Пастырский подвиг российских митрополитов, подвижническое служение преподобного Сергия Радонежского получили на страницах цикла широкое и многогранное отражение»[199]. По мнению художника, именно церковь «позволила создать государство, утвердить принципы соборного единения, связала общество идеологически, скрепив его морально — этическими нормами христианской морали, утверждая святость семьи <…> непререкаемость власти и прочее <…> Система эта оказалась очень устойчивой и против натиска мусульман с юга, и против западной католической экспансии. При этом, поскольку христианство никак не утверждало племенной исключительности русичей, система эта оказалась годной для создания на взаимотерпимых принципах многонационального государства — Великой России, или Великороссии». В попытке найти некую общественную идеологию, способную обеспечить военное и политическое единство Руси, Балашов православие провозглашает «новой верой», истинной религией. «Писатель православие теснейшим образом связывает с проблемой государственности, считает, что Московская Русь имела совершенное особое предназначение, маркированное в <…> названии „Святая Русь“»[200]. Москва и Московская Русь становятся центром повествования, периферийным пространством которого оказываются католический запад, мусульманский восток и «пребывающая в сомнении» Литва. Константой праведности и мерой правильности изображаемого автором мира прошлого избирается человек, созидательно активный, исповедующий православие, пассионарий.
198
См.:
199
200