Сира кивнула. Ее глаз походил на зеркало больше, чем вся бесконечность пустыни.
– Придется.
Когда я возвращался на верблюде в Зелтурию, шпионы-всадники стали еще заметнее. Настолько, что трое из них поскакали прямо ко мне, копыта кобыл вздымали бурю песка. Подъехав ближе, они перешли на шаг. Я натянул поводья, останавливая верблюда, потом погладил мохнатую голову, чтобы он не пугался.
– Чего вам надо? – спросил я самого крупного всадника. На них были кольчуги и остроконечные шлемы, вокруг которых обернуты зеленые тюрбаны. Головные уборы были украшены мерзкими виршами. А значит, это хулители святых – самые жестокие воины из всех племен Сиры, названные так потому, что, вступая в битву, проклинали святых.
На спинах у них висели аркебузы, а на поясах – ятаганы. Они неподвижно сидели в кожаных седлах, рассматривая меня.
– Мы много о тебе слышали, – сказал самый тощий всадник. Он потрусил ближе, кобыла фыркнула. – И говорят, ты хорош в бою.
– Пришли проверить?
Я стиснул рукоять ятагана.
Тощий продолжал таращиться на меня. Его нос и верхнюю губу пересекал шрам. Они правда думают запугать меня пристальным взглядом?
– Вы все уже мертвецы, – с усмешкой продолжил я. – Я вытащу клинок и заткну им твой рот, как сладостным поцелуем. Когда твои приятели потянутся за своими, вон тот, здоровый, получит меж глаз кинжалом, спрятанным в твоем рукаве. С последним из вас я не буду спешить… люблю хороший и долгий крик. Возможно, святые тоже его услышат.
Всадники обеспокоенно переглянулись. Должно быть, не привыкли иметь дело с тем, кого не могли запугать.
Молчание нарушил тощий.
– Мы просто хотели передать тебе поклон от кагана Гокберка.
Выходит, этих всадников послала не Сира. А значит, в построенном ею единстве силгизов и йотридов еще остались глубокие трещины. Вражда между этими племенами тянулась столетиями и, говорят, началась из-за кражи козла. Хотя Сира и представляла себя целительницей такого разлома, решающей силой в отношениях каганов Пашанга и Гокберка, похоже, ее положение более шаткое.
Возможно, Гокберк захотел составить собственное мнение обо мне. Он не доверяет оценкам Сиры.
– Скажите кагану Гокберку, что, если он хочет мира, пусть забирает свое силгизское племя и уходит домой.
– Каган Гокберк не любит угроз.
– Да разве это угроза? – Я рассмеялся и погладил верблюда по голове. – Мне следует послать ему ваши головы. Вот это была бы угроза.
Их руки потянулись к оружию. Конечно, я мог их убить, но мог и сам не выйти из боя невредимым. Клинок жаждал крови, но это не повод рискнуть и получить глубокую рану, особенно когда так много еще нужно сделать. И кроме того, совсем не хотелось, чтобы Кинн и Сади попрекали меня за то, что я повел себя как кровожадный дурак. Кинн, кстати, в любой момент может свалиться с неба и унести меня в безопасное место. Но для чего нам бросать такого хорошего верблюда в пустыне?
Я взмахом руки велел хулителям уйти с дороги.
– Я из-за вас опоздаю. Прочь с моего пути. – Я указал на свои глаза. – Иначе я запомню ваши лица.
Они расступились. Я двинулся дальше, в Зелтурию.
Вернувшись в окруженную горами Зелтурию, я сразу пошел туда, где мог найти утешение, – в храм святого Хисти. Они снова были там, в глубине огромной пещеры, которая так часто наполнялась паломниками.
Поскольку город несколько опустел из-за беспорядков в Аланье, они теперь появлялись чаще. Кинн сказал, что это дэвы, разновидность джиннов. Еще велел не разговаривать с ними и не смотреть, из опасения, что кто-то из них может «проявить ко мне интерес, как приставучий поклонник».
Они были просто тенями с горящими, похожими на шары глазами. Встав в ряд в глубине храма, они обращали лица к гробнице Хисти и молились, как мы. Но когда смотрели по сторонам, у них двигались только глаза, не лица. Как-то я засмотрелся на дэва, отвернувшегося от меня, и тогда он внезапно открыл глаза на затылке, так что я даже взгляда отвести не успел. У них смещались не только глаза – иногда и ноги разворачивались в противоположную сторону, и они могли идти вперед, при этом глядя назад.
Не желая проблем, я проигнорировал дэвов и спустился в небольшой зал в пещере под гробницей святого Хисти.
Едва я вошел, Сади со вздохом облегчения встала с лежанки и обняла меня, коснувшись лбом моей бороды.
– Где же Кинн?
Я окинул комнату взглядом. Ничего, кроме тростниковой лежанки Сади и узла из попоны, где она хранила одежду. Да еще ее большой изогнутый лук из какого-то темного дерева, определенно нездешнего.
– Откуда мне знать? Я даже увидеть его не могу. – Она не сводила с меня счастливого взгляда янтарных глаз. – Насколько я понимаю, все прошло не так, как ты надеялся.