– Есть и другая простая истина – за стенами Кандбаджара людей много больше, чем внутри. Мы, абядийцы, не любим привязываться к месту. Нам нравится странствовать. И где бы мы ни были, повсюду хватает людей с щедрой душой и увесистыми кошельками с золотом и серебром – в отличие от Кандбаджара с его пустыми базарами.
Он смело шагнул ко мне, и я заметила хну в его бороде. Всего несколько пятнышек, чтобы залатать проплешины. Отец говорил, что они появляются от сильных переживаний. Возможно, сбить его с толку будет легче, чем он пытается меня убедить.
Поэтому пришлось бросать в него бомбу.
– Ты слышал о новом рыночном сборе?
Я скрестила ноги и вздернула подбородок.
– Рыночный сбор?
– Да, для восстановления Кандбаджара. И чем вы-ше ваша цена относительно той, что я считаю нормальной, тем больше вы платите – вплоть до ста процентов.
– Почему мы должны платить за восстановление Кандбаджара? Мы не разрушали его. Это сделали вы и ваше волчье отродье.
Он был так прямолинеен и непочтителен. Нужно добавлять меда в слова, когда говоришь с султаншей султанш.
– То, что сделала я, не было разрушением. Хочешь видеть настоящее разрушение? – И я сделала знак приблизиться вооруженным до зубов йотридам, стоявшим у двери.
Субай поднял руки.
– Я всего лишь переговорщик.
– Трудно быть переговорщиком без языка и ушей. Вероятно, тебе придется подыскивать другое занятие.
– Искалечить посла – тяжкий грех в нашей вере!
– Боюсь, у нас разная вера. Если только ты не называешь Хисти отцом.
Стражник-йотрид взялся за серебряную рукоять, зазвенела сталь извлекаемого из ножен клинка.
– Умоляю, султанша…
Абядиец упал на колени.
– Я хотела говорить с главным шейхом, а не с его наглым племянником. Я даже приняла бы его сына, но он прислал сына своего брата, – вероятно, хотел избавить себя от слез, если я рассержусь. Я ведь просто дикарка из Пустоши и склонна к жестокости.
Субай приник лбом к полу, словно я была его новой богиней.
– Простите меня. Я совсем не хотел вас расстроить или оскорбить.
Он дрожал как ребенок. Прекрасно.
Я встала, спустилась с помоста и окинула взглядом его трясущуюся фигуру. Йотрид стоял прямо за ним, с клинком наготове и ухмылкой на лице.
– Наступает новолуние, а за ним начинается Праздник соколов, – произнесла я. – Не хотелось бы огорчать твою семью в такие благословенные дни. – Опираясь на посох, я склонилась над ним и добавила на ухо: – Вам известно, что вы пользуетесь нашим бедственным положением. Вы пошли по кривой дороге. Тех, кто отклоняется от подлинной веры и правильного пути, ждут ужасные последствия. И мой долг – вам эти последствия предоставить.
Мне хотелось изломать посох о его спину, но я позволила ему уйти невредимым. Меня охватило разочарование. Я султанша Кандбаджара, но этот город не выживет сам по себе. Чтобы все не рухнуло, мне нужно расширить сферу влияния.
Я вернулась в свои покои, улеглась в постель и раскрыла свиток, только что доставленный от великого визиря Баркама.
«От его высочества принца Селуков Аланьи Фариса для султанши Сиры Силгизской…»
Ну, по крайней мере, Баркам соизволил назвать меня султаншей, чего не делал тот абядиец, пока я не пригрозила изготовить сувениры из его языка и ушей. Пропустив все эти любезности и прочую чушь, я перешла к сути.
«Хотя я – слуга моего брата, шаха Кярса Аланийского, все мы, как слуги Лат, должны признавать и искоренять любую несправедливость. Я признаю как Ваши обиды, так и ущерб, причиненный Вам и Пути Потомков. За все годы знакомства с Вами я уверился, что Вы любите Аланью так же сильно, как я. Знаю также, что Вы любите нашу общую веру, которая, как река, разделилась на два бурных потока, обогащая урожаем живущих на ее берегах. Но я не могу сказать того же о кагане Пашанге и кагане Гокберке – урон, нанесенный ими нашей стране, неисчислим. И поэтому я должен отклонить Вашу просьбу, сделанную ради йотридских и силгизских торговцев, возобновить разрешения покупать и продавать на территориях, временно находящихся под моим управлением, включая города и земли Саканда, Доруда, Карбскара, Вахи…»
Скомкав свиток, я отбросила его в сторону. Следовало ожидать, что он попытается посеять эти семена. Когда Пашанг написал Баркаму, ему и ответил сам Баркам и был более реалистичен в своих выводах и аргументах. Но когда Баркаму написала я, он ответил, но устами принца Фариса и высказывает явные опасения. Таким образом он пытается стравить нас с Пашангом.
Пусть он и мудрейший человек на земле, но все же мужчина и имеет самые очевидные слабости.