Игорь Владимирович Курукин
Эпоха «дворских бурь»
Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)
Предисловие
«Рассматривая летописи российской истории XVIII столетия, с изумлением замечаем чудесные превращения счастья. Воцарение каждого государя низвергает возвышенных властью предшественника и мощной рукою старается возвеличить наперсников нового повелителя. Видя жестокие примеры, как все любимцы счастья и другие мужи деловые, государственные, каждый в свою чреду, или погибал, или падал в ничтожество, все умы, естественно, объяты были невольным страхом, всякое дарование и благородное честолюбие долженствовали исчезать во мраке неизвестности», — так образно охарактеризовал неизвестный нам автор целую полосу в жизни страны, наступившую вслед за петровскими реформами.[1] С 1725 по 1762 г. на российском престоле сменились семь императоров и императриц, чьи «восшествие» и правление сопровождалось большими и малыми дворцовыми «революциями».
С лёгкой[2] руки В. О. Ключевского название «эпоха дворцовых переворотов» прочно закрепилось за этим периодом.[3] Но историк отметил и то, что «дворцовые перевороты у нас в XVIII в. имели очень важное политическое значение, выходившее далеко за пределы дворцовой сферы, затрагивая самые основы государственного порядка».[4] Выделенные историком «новые явления в нашей государственной жизни» — выдвижение гвардии в качестве особой «государственной корпорации» и «политические настроения» дворянства — уже стали предметом анализа.[5] Но в литературе по-прежнему присутствуют мифы о послепетровской эпохе как времени «засилья иностранцев», «контрреформ» и отступлений от заветов Петра I,[6] когда враждебные преобразованиям силы стремились установить «олигархический строй» или «старые формы власти». Эти стереотипы воспроизводятся в работах последних лет, казалось бы, уже свободных от прежних догм и установок.[7] Можно встретить и противоречивые утверждения, что силовые методы борьбы за власть отсутствуют «в политической традиции России» или, наоборот, являются «давней исторической традицией».[8]
Изучение послепетровского политического режима позволяет раскрыть причины, породившие кризисные явления в механизме верховной власти Российской империи, которые воспринимаются как характерная черта российской политической культуры Нового времени.[9] Обращение к этой теме определяется востребованностью исторического опыта проведения реформ в России при особой роли самодержавия, которое надолго оставалось «единственным гарантом эффективности управления, правосудия, мерой всех и вся в государстве»[10] — и, добавим, в этом качестве успешно воспроизводилось в новых исторических условиях, как и повышенная роль неформальных отношений в политической борьбе при неразвитости институтов правового государства.
Как писал мой учитель С. О. Шмидт, и на рубеже XXI столетия «реликты Средневековья (воспринимаемые — подчас бездумно — как исконные начала общественной психологии)… во многом определяют реальное значение неформальной структуры власти, порождают зыбкость и непредвиденную изменчивость правового статуса высших учреждений и распределения полномочий внутри реально правящей элиты»; равно как и общественные представления о государственном строе России, пришедшие ещё из Средневековья, остаются во многом характерными для общественного сознания россиян.[11] Так, например, составляющей сегодняшнего административного процесса в России являются клиентарные связи, которые оказывают решающее влияние на карьеру чиновника и определяют путь разрешения конфликтов во властных структурах.[12]
В этом смысле история заговоров и переворотов помогает разобраться в социальной психологии людей той эпохи, социокультурных механизмах функционирования власти, представлениях о ней в обществе, взаимодействии небольших групп и отдельных лиц в политике, что свойственно для современных подходов к изучению политической истории, которые можно назвать «политической антропологией».[13]
В своё время один из героев братьев Стругацких жалел, что в учебных заведениях Земли не проходил «курс феодальной интриги», так понадобившейся ему при исполнении миссии в средневековом обществе. Сейчас изучение заговоров, переворотов и других элементов политической культуры уже признаётся заслуживающим внимания со стороны академической науки, свидетельством чего является сборник исследований такого рода, посвящённый политическим интригам и переворотам на Востоке.[14]
1
Перевороты и войны / Христофор Манштейн. Бурхард Миних. Эрнст Миних. Неизвестный автор. М., 1997. С. 475.
2
Автор, являясь сторонником употребления буквы «ё», позволил себе вольность для более точной передачи звучания слов использовать её и в документах XVIII в., когда она ещё не была введена в русский алфавит.
3
Российский энциклопедический словарь: В 2 кн. / Гл. ред. А. М. Прохоров. М., 2001. Кн. 1. С. 727.
5
См.:
6
См.:
7
См.: История России с начала XVIII до конца XIX в. / Под ред. А. Н. Сахарова. М., 1996. С. 108, 118, 120, 121; История России XVIII–XIX вв. / Л. В. Милов, Н. И. Цимбаев; под ред. Л. В. Милова. М., 2008. С. 144–145.
8
См: Политическая теория и политическая практика: Словарь-справочник. М., 1994. С. 224; Политология на российском фоне. М., 1993. С. 292;
10
11
Цит. по:
12
См.:
13