- Как машина-то, батя?
Черепанов-старший глянул на жирный закопчённый бок, огромное заднее колесо и чёрные борозды на влажной осенней земле.
- Ремонту дня на три. Шестерням конец, ось мортирной батареи разбита вся.
- Так и в моей не лучше. Вода кончилась, под пулями не долить. В котле дыра, да и шестерни как у тебя. Час баталии - неделю ремонта.
- Зато добыли победу-то, богатыри! - Демидов услышал конец разговора мастеров, спрыгнул с коня по-молодецки, словно кавалергард, и обнял Черепановых, не чураясь замарать камзол о смазочный жир. - Дальше - легче. Разбежалась гвардия фюрера. А пароходы сохраните. Даст Бог, на басурман их направим. Бить своих - грех, хоть и пришлось.
Приняв с благодарностью начальственную похвалу, застенчиво улыбаясь в лопатистую бороду, Мирон вдруг потемнел лицом, от минутной радости не осталось и искорки. Посечённые пулями из картечниц впереди пароходов лежали люди.
- Батя...
Ефим стянул с головы измазанный углём картуз. У горячей топки и в тесноте он вперёд не глядел, хоть понимал, что бронные дилижансы не для потешного дефиле выделаны. Ясно же, не распугай невиданные машины республиканских молодцов, море крови бы пролилось, и куда большее. Однако то лишь в предположении да в уме, а тут мёртвые тела, страшные свидетели, что на душу лёг грех несмываемый.
Схоронив погибших, не разбирая, за чью сторону голову сложили - все люди русские, православные, да трофеи разобрав, армия Демидова отдохнула чуток и двинула к Первопрестольной.
Нежный лицом отрок, спасённый Дубельтом отправкой в обоз, глянул на сборы перед маршем и сложил новый стих.
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый.
Войска до самой Москвы не встретили сопротивленья. Сломанные в первом же бою пароходы остались до поры под Муромом, не затрудняя движение. Однако слава о них бежала быстрее конницы. А в Кремле и на Лубянке жгли бумаги, в тюрьмах срочно казнили задержанных. Пестель собрал вокруг себя последний не разбежавшийся казачий полк, нагрузил карету золотом и думал было сказать столице: 'жди меня, всенепременно вернусь', когда Строганов встретил его в коридоре, наставив пистолет.
- Алекс! Вас ист дас...
Звук выстрела заглушил последнее слово.
- Правильнее взять тебя под арест. Однако Демидову пришлось бы руки марать. Мои и так по локоть в крови.
Пестель шевельнулся, Строганов выстрелил из второго ствола, снеся фюреру полчерепа. Затем повернулся к двум офицерам.
- Протоколируй, Кюхля, свергнутый вождь пытался сбежать, однако застрелен был. Не забудь по-русски писать. Боюсь, немецкий больше не в чести.
Глава восьмая, в которой некоторые персонажи поправляют личную жизнь
Осенний ветер гонял по Москве не только жёлтые листья, но и обрывки плакатов. 'Всѣ на борьбу съ врагами православ╕я!' Или: 'Пятилѣтн╕й планъ желѣзныхъ и бочарныхъ издѣл╕й выполнимъ за четыре года!' А лучше: 'Православный! К.Г.Б. и С.С. ждутъ тебя!' И даже такой: 'Народъ и Благочин╕е едины'. Прохожие наступали на них; самые дальновидные обыватели собирали плакатики, дабы сберечь на память о короткой, но яркой эпохе.
Павел Николаевич Демидов короновался на царствие в Успенском соборе Московского Кремля. В день коронации Павел Второй даровал подданным Конституцию, в коей обещал равенство для исповедующих разные верования, запрет на репрессии, всероссийские выборы в Государственную Думу, не сразу, понятно, а когда-нибудь, и прочие хорошие дела. Ну, хотя бы обещал.
Слегка похудевший от многодневного пути в седле да овеянный славой спасителя Руси, он вдруг был обласкан ненаглядной Евой Авророй Шарлоттой, проявившей нежданную пылкость. Посему отвергнутым воздыхателям и нелюбимым мужьям можно дать отличный совет: дамы весьма неравнодушны бывают, когда их кавалер внезапно становится владельцем одной седьмой части земной суши.
Строганову, пребывавшему в ножных железах и спавшему отнюдь не на перинах, о личной жизни задуматься не пришлось, пока Император Всероссийский не повелел доставить узника в кабинет, на коридоре близ которого никак не исчезало горелое пятно самосожжения.
- Присаживайся, родственничек... Хотя что это я, ты, верно, насиделся уже.
- Десять дней - не срок, Ваше Императорское Величество.
- Тут ты прав. И срок тебе придётся отмерить.
Александр Павлович опустился-таки на стул. На каторге хоть будет о чём рассказать - как позволили ему сидеть в монаршем присутствии.
- Итак. Против тебя - исполненные смертные приговоры, составленные Расправным Благочинием в количестве ста тридцати семи штук, десятки тысяч загубленных душ в Клязьменском побоище, полторы тысячи под Муромом, где ты войсками лично изволил командовать. Сселение евреев на юг, потом в Сибирь, они на полста тысяч погибших жалуются...