Уже свидетельство Диона, по словам автора, указывает, какую великую симпатию питала Марция к христианам; свидетельство это подкрепляется и проясняется замечанием автора"Философуменов", что она имела чувства религиозные — φιλóϑεος ϖσα все это показывает, что она была на полдороге к христианству в то время, в которое кто был не против верующих, тот был за них. Даже более, симпатия Марции к христианам не была чувством праздным и бесплодным. Она находилась в отношениях с Виктором, предстоятелем Римской церкви; она выспрашивает у него имена христиан, сосланных за веру в Сардинию; ходатайствует перед Коммодом, испрашивает у него амнистию и вверяет указ об амнистии священнику–евнуху Гиацинту, который и освобождает исповедников. Этот же Гиацинт, склоняясь на просьбы Каллиста, имени которого не было в списке лиц, подлежащих освобождению, объявляет сардинскому прокуратору, что он, священник Гиацинт, воспитал Марцию и берет всю ответственность на себя в деле освобождения Каллиста.
Отношения Марции к епископу Виктору, а затем ее ходатайство перед Коммодом очень ясно показывают, что она сердечно интересовалась положением христиан. И если она воспитана была Гиацинтом, — а Гиацинт был священником, — то едва ли будет преувеличением предполагать, что он близко познакомил ее с религией, какую он сам исповедовал и в которой он занимал место пресвитера. Принадлежность Марции к христианству очень вероятна, если допустить, что евнух Гиацинт, воспитавший ее, был священником или только христианином, а самое выражение"воспитать"при этом предположении будет означать, собственно, наставление. Кстати сказать, замечает исследователь, автор"Философуменов", рассказывая о поручении, которое было дано Марцией Гиацинту, пишет: (Μαρκία) τήν απολΰσιμον έπιστολην Τακίνϑω τινί σπάδοντι πρεσβυτέρω.
Неодинаково переводят эти последние два слова; одни переводят"старому евнуху", а другие"евнуху–пресвитеру". Против второго рода перевода обыкновенно ссылаются на церковную дисциплину, которая будто отстраняла евнухов от исполнения священной обязанности. И в доказательство указывают на то движение, какое возбудил в Церкви известный случай с Оригеном, а также на первое правило первого Никейского собора. Что касается церковной дисциплины, раскрывает свой взгляд Обэ, то относительно ее ничего нельзя сказать определенного, когда дело идет об эпохе до Никейского собора. Правда, закон Моисеев исключал евнухов из общества иудейского, но древний этот закон так мало имел значения в Церкви, что первым язычником, обратившимся к христианской вере, был именно эфиопский офицер, евнух царицы Кандакии. И даже в начале III века дисциплина церковная в данном отношении не была соблюдаема, как это видно из того, что Ориген был законным образом поставлен пресвитером в Палестине, несмотря на то, что он, в видах достижения высшей чистоты или же вследствие буквалистического понимания евангельских слов, собственными руками оскопил себя. А раньше Оригена Мелитон, епископ Сардийский, был тоже евнух. Итак, рассуждая a priori, должно сказать, что нет ничего невозможного в том, что Гиацинт, воспитатель Марции, был в 189 году пресвитером церкви Римской, хотя он и принадлежал к числу евнухов. А следовательно, и перевод слова πρεσβυτέρω выражением"священнику"не только может быть защищаем, но и совершенно правилен. Место, которое это греческое слово занимает в фразе, выражает именно достоинство лица, а не что другое. Да, наконец, термин πρεσβυτέρω не только вообще употреблялся в это время в значении священника, но и встречается часто в этом именно смысле под пером самого автора"Философуменов". Такое истолкование данного термина лучше всего соответствует контексту, и, конечно, по достаточным основаниям, а не из какого‑либо пристрастия Бунзен, Фридлендер и Дункер принимают то же истолкование спорного слова. Весьма вероятно, что и Марция, избирая человека, которому она давала свое поручение касательно сардинских исповедников, остановила свое внимание на лице, имеющем значение в Церкви, а таким лицом и был Гиацинт–пресвитер. Могут возразить, продолжает Обэ: священник из числа приближенных к Марции не мог не знать истории Каллиста; он должен был знать, что этот человек сослан не за веру, а вследствие преступления против общественного порядка, и, значит, не должен был освобождать этого последнего. Но, во–первых, Гиацинт мог знать дело не во всех подробностях; во–вторых, виновный являлся слишком жестоко наказанным, наконец, он казался раскаивающимся в проступках. Да и вообще, он был осужден не как только не оправдавший общественного доверия банкир: дело веры примешивалось к тому частному проступку, за какой он наказан. В глазах посланного от Марции он мог являться исповедником не меньше прочих. Гиацинт, христианин и священник, прибывший в Сардинию с вестью о милости и прощении, если и знал что‑либо о Каллисте как о банкроте и возмутителе синагоги, забывает об этом и помнит лишь то, что Каллист — несчастный брат (по вере), быть может, случайно забытый Виктором и Марцией, о котором следовало позаботиться…